[09.04.2010] Христианство и «тоталерантность»: миссионерская конфликтология
Не судите, не осуждайте, уважайте все точки зрения, будьте терпимее, будьте толерантнее, – вы же христиане, – и вообще, по поводу плюрализма двух мнений быть не может…
Такова мантра нового тоталитаризма, который можно назвать «тоталерантностью». Обычно именно этот набор штампов используют как кляп, стоит поставить под сомнение неприкосновенность очередной священной коровы, будь то аборты, парады содомитов, ювенальная юстиция или общешкольная валеология. Так позволительно ли христианам сметь свое суждение иметь? Допустима ли полемика с внешними?
С другой стороны, как следует понимать слова апостола Павла о разномыслиях внутри первохристианской общины города Коринфа: надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные (1 Кор 11:19)?
Полемичность, мера которой - жизнь
Прежде всего, не следует забывать о том, что мир эллинизма, в который пришли со своей вестью апостолы, был пространством жестких дискуссий и резких споров. Именно в полемике с язычниками выкристаллизовалась керигма христианской проповеди. Достаточно вспомнить выступление апостола Павла в Афинском ареопаге.
Отголосками этой полемики пронизаны все новозаветные тексты от Евангелий до Откровения. Толерантность ко злу никогда не входила в число христианских добродетелей. Подобная интеллектуальная всеядность, индифферентность и терпимость квалифицируются в Откровении как теплохладие, духовная температура которого – температура плевка: Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих (Откр 3:16). Более того, воскресший Христос одобряет ненависть у Своих учеников – ненависть к тому, что и Он Сам ненавидит: Впрочем то в тебе хорошо, что ты ненавидишь дела Николаитов, которые и Я ненавижу (Откр 2:6)1.
Но полемичным был и тот мир иудаизма, в котором началась христианская проповедь. Фарисеи, саддукеи, ессеи, книжники-законники, подобные Никодиму, и иудеи-эллинисты, такие как Филон Александрийский, – палитра мнений по вопросам веры и благочестия была более чем разнообразной вплоть до того, что, скажем, саддукеи отрицали воскресение, а фарисеи нет. Вот почему именно к последним апеллировал подсудимый апостол: Узнав же Павел, что тут одна часть саддукеев, а другая фарисеев, возгласил в синедрионе: мужи братия! я фарисей, сын фарисея; за чаяние воскресения мертвых меня судят (Деян 23:6). Слова апостола спровоцировали конфликт: произошла распря между фарисеями и саддукеями, и собрание разделилось (Деян 23:7).
Первые христиане не уклонялись от споров, хотя за свои победы в них им приходилось расплачиваться жизнью: Стефан, исполненный веры и силы, совершал великие чудеса и знамения в народе. Некоторые из так называемой синагоги Либертинцев и Киринейцев и Александрийцев и некоторые из Киликии и Асии вступили в спор со Стефаном; но не могли противостоять мудрости и Духу, Которым он говорил (Деян 6 8-10). Напомню, что именно эти полемические победы первого в истории Церкви диакона стоили ему жизни. Раздраженные иудеи казнили его по ложному доносу.
Тем самым не стоит и современным христианам отрекаться от своей истории. Полемика была вне Церкви, полемика была и в самой Церкви, причем, по вопросам, которые сейчас кажутся периферийными, а тогда от их разрешения зависело будущее христианства. Но вот что важно: когда восстали некоторые из фарисейской ереси уверовавшие и говорили, что должно обрезывать язычников и заповедывать соблюдать закон Моисеев» (Деян 15:5), апостолы не стали лишать оппонентов слова, «забаннивать» их или «игнорить» (дескать, сам дурак), а собрались вместе с пресвитерами и по долгом рассуждении (Деян 15:7) решили не налагать иго ветхозаветных предписаний на новообращенных из язычников.
Уши вместо слов?
Теперь о ведении полемики. Где граница между дискуссией и грубостью? Можно ли ее обозначить? Как вести диалог, чтобы дискуссия не перешла в хамство?
За грубостью прячется слабость. Избежать её в дискуссии не всегда удается. Дискуссию ведут как минимум двое, поэтому нет гарантий, что ваш оппонент не сорвется на крик. Как реагировать на истерику? Ответ прост: как на истерику. Спокойная интонация – это интонация правоты, что не отменяет, конечно, ни юмора, ни сатиры, ни сарказма, если ваш оппонент дает основания к тому.
Чем отличаются этика и этикет миссии внутренней от миссии внешней? Дважды два – четыре при любой погоде, точно также никто не отменял ни заповеди, ни этикет ни для первой, ни для второй. Едва ли культура общения столь существенно зависит от аудитории, которой это общение адресовано. Сам образ ведения внутрицерковной миссии может стать для внешнего наблюдателя поводом либо стать ближе к христианам, ведущим дискуссию, либо — держаться от них подальше, коль скоро они не умеют друг друга слышать и уважать.
Кстати, я не вижу ничего плохого в том, что нецерковные люди уделяют внимание внутрицерковным спорам. Как трансляция футбольных матчей служит пропаганде футбола, так грамотно построенная полемика служит делу христианского просвещения. Многих исследователей-гуманитариев как в СССР, так и на Западе привело в Церковь изучение паламитских споров, входящее в программу курса византологии. В наши дни многих пользователей Интернета привела в Церковь полемика по вопросам конца света, ИНН, допустимости проповедей на рок-концертах, роли и места женщины в жизни Церкви и т.д.
Полемический дар протодиакона Андрея Кураева, протоиерея Всеволода Чаплина, Патриарха Кирилла — это дар свидетельства. Поэтому даже внутрицерковная полемика может стать катализатором интереса внешних наблюдателей к ценностям, вызвавшим полемику, и к полемистам, отстаивающим свое понимание этих ценностей.
Едва ли монолитное единодушие по всем вопросам привлекательней тех самых разногласий, в которых, по слову апостола Павла, выявляются искуснейшие. Тотальное единомыслие слишком уж отдает тоталитарным безмыслием, а христианство — это все же филология – любовь к Слову.
Кий Гилберт Честертон в романе «Шар и Крест» писал об этом так:
"– не будем спорить о словах, – сказал незнакомец.
– Почему? ... О чем же тогда спорить? На что нам даны слова, если спорить о них нельзя? Из-за чего мы предпочитаем одно слово другому? Если поэт назовет свою даму не ангелом, а обезьяной, может она придраться к слову? Да чем вы и спорить станете, если не словами? Движениями ушей? Церковь всегда боролась из-за слов, ибо только из-за них и стоит бороться" 2.
Богом себя считают многие, а протоплазмой – никто: так стоит ли из-за неё сходить с ума?
Не думаю, что необходимо регламентировать миссионерскую проповедь каким-либо специальным документом, обязывающим и предписывающим, требующим и назидающим. Иногда приходится давать очень жесткий отпор, выходящий за все этикетные рамки, как это делали Иероним Стридонский или Григорий Богослов. Иногда, напротив, этикет общения – важнейшая составляющая миссионерского успеха, как это было в случае митрополита Филарета Московского, крайне корректного в своих суждениях и проповедях и крайне смелого в деле внутренней миссии – перевод Писания, реформа семинарского и академического образования, манифест об освобождении крестьян, поддержка старчества в русских скитах.
Единственное, что абсолютно недопустимо – это ложь, и совершенно неважно, адресована она Церкви или тем, кто далек от неё. Не стоит поступать так, как несколько веков назад один из католических миссионеров в Индии. Незаметно освятив воды Ганга, он написал в отчете, что все те тысячи язычников, кто совершал ритуальные омовения в реке, были крещены им в христианство. Естественно, никаких реальных плодов это водосвятное жульничество не принесло.
Любовь всегда найдет, как себя воплотить. Заповеди ни для кого не секрет. С другой стороны, если есть спор, значит, есть предмет спора. Дискуссии проходят красной нитью сквозь всю историю Церкви. Не стоит их бояться, а тем более запрещать. Конечно же, очень важна интонация этих дискуссий. Но это уже вопрос внутренней культуры собеседников.
Литературным примером такой верной интонации может стать спор между атеистом и католиком, оказавшимися по воле автора романа — Честертона — в сумасшедшем доме:
– Вы видите, – начал редактор, – до чего довели этого беднягу ваши псалмы, попы и догмы. Я уже встретил пять человек, целых пять, которые считают себя Богом. Протоплазмой никто себя не считает.
– Стоит ли из-за нее сходить с ума? – устало отвечал Макиэн.
– А начал это ваш Христос! – продолжал Тернбулл. – Он первый возомнил себя Богом.
– Нет, первый возомнил себя Богом сатана.
– Какая же между ними разница? – спросил Тернбулл, срывая цветок.
– Очень простая, - отвечал Макиэн. – Христос сошел в ад, сатану туда свергли.
– Не все ли одно? – спросил атеист.
– Нет, – отвечал его собеседник. – Сатана хотел возвысится и пал. Христос умалил Себя – и вознесся во славе. Бог может быть смиренным, дьявол – только униженным"3.
Соль земли, а вовсе не мёд
По верной формулировке Жоржа Бернаноса, «мы соль земли, а вовсе не мёд». До конца истории христианство будет раздражать те «царства вселенной», власть над которыми дьявол в пустыне предлагал Христу, чтобы Тот ему поклонился (см. Лк 4:5-8). Христос отверг эти соблазны; Его Царство – не от мира сего (Ин 18:36). Но ученик не выше учителя (Мф 10:24), а стало быть, и христианам предстоит вести встречный бой с сатаной и всё теми же его искушениями.
Во что может «генномодифицироваться» православие, утратив иммунитет к обмирщению, очень точно подметил священник Владимир Зелинский: в этнографию, в которой нет ни этики, ни Христа. Именно этот образ неконфликтного, комфортного, удобного, управляемого православия, – православия, которое никому не наступает на мозоли и служит государственным интересам, – транслируют российские СМИ.
По мысли о. Владимира, эта "терпимость и музейность по отношению к православию ... имеет под собой твердый, хотя и не всегда осознаваемый философский фундамент. Его можно уложить в формулу Ричарда Нибура, которой он хотел когда-то выразить суть американского либерального протестантизма, где "некий Бог без гнева приводит человека без греха в Царство Божие без суда с помощью Христа без креста". В этой сглаженной религии все облекается в формы культуры и фольклора, и культура сама несет в себе свое спасение и свою форму религиозности. В этой религиозности человек иногда запросто принимается судить и решать о том, о чем судить и решать он не всегда вправе и в силах. Здесь завязывается своя особая вера, которую, не знаю, назовешь ли еще христианской"4.
Так что христианам не стоит забывать о том, что миссия — это пасхальный завет Спасителя: идите, научите все народы (Мф. 28:19). Воскресший Христос просит Своих учеников последовать Ему и стать учителями. И коль скоро Церковь есть Тело Христово, она не может не свидетельствовать. Господь пришёл спасти, но как призывать Того, в Кого не уверовали? как веровать в Того, о Ком не слыхали? как слышать без проповедующего? (Рим 10:14). Наконец, апостол Павел прямо порицает немощь христианской немоты: Горе мне, если не благовествую! (1 Кор 9:16).
Пока стоит мир, воплотившееся и вочеловечившееся Слово продолжает Своё служение людям — через христиан, которые в Нём получили благодать и апостольство, чтобы во имя Его покорять вере все народы (ср. Рим 1:5).
- Отметим здесь, что Христос ненавидит то, что вытворяют адепты гностической секты, но не их самих. Христианская этика ставит знак неравенства между человеком и его поступками. Грешник не тождествен своим грехам, в частности потому, что может в них раскаяться. Ошибки и промахи следует называть своими именами, но сам человек подлежит только суду Творца, определяющего его вечную участь. Вот почему, по мысли Аввы Дорофея, порицать значит «сказать о ком-нибудь: такой-то солгал, или разгневался, или впал в блуд, или сделал что-либо подобное». А осуждать значит «сказать: такой-то лгун, гневлив, блудник». В последнем случае мы выносим «приговор о всей его жизни» и осуждаем «самое расположение души его», каковое проявится лишь за чертой воскресения. Как поясняет Авва Дорофей, осуждая человека, мы претендуем на то, чтобы вершить страшный суд, ибо ни лгун, ни блудник Царствия Божия не наследуют.
Напротив, земная жизнь Спасителя являет нам обратные примеры праведного гнева (ко греху) и крестной любви (ко грешникам):
С одной стороны, Христос изгоняет торговцев из храма: «Приближалась Пасха Иудейская, и Иисус пришел в Иерусалим и нашел, что в храме продавали волов, овец и голубей и сидели меновщики денег. И, сделав бич из веревок, выгнал из храма всех, также и овец и волов, а столы их опрокинул. И сказал продающим голубей, возьмите это отсюда, и дома Отца Моего не делайте домом торговли. При сем ученики Его вспомнили, что написано: ревность по доме Твоем снедает Меня» (Ин 2:13-17).
С другой, - молится за людей, пригвоздивших Его ко Кресту: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают» (Лк 23:34). - Честертон К.Г. Шар и крест. М. 1994, т. 3, с. 288.
- Там же. С. 344.
- Зелинский Владимир, священник. Быть православным на Западе // Континент № 97. 1998, сс. 290 – 291.
Иеромонах Димитрий Першин,
руководитель информационно-издательского управления
Синодального отдела по делам молодежи
Московского Патриархата,
клирик Крутицкого Патриаршего Подворья