[22.04.2017] Об уникальном понимании бесстрастия в христианстве

Православные христиане прекрасно знают, что Бог есть любовь (1 Ин. 4: 8, 16) и Он каждое мгновение дарует каждому человеку Свою Благодатную Помощь в преизобилии. Однако человек способен принять эту Божественную Любовь только в той степени, в которой его душа очищена от страстей. Другими словами, страсти – это единственное, что мешает Божественной Благодати пребывать и воссиять в человеке. Православные подвижники всегда и везде стремились к тому состоянию, которое христианская аскетика именует «бесстрастием». Поэтому как сам термин «бесстрастие», так и практические пути достижения этого благодатного состояния (которое обозначается данным термином) проходит красной нитью через всю аскетическую христианскую литературу.

Однако сам термин бесстрастие, который в оригинале на греческом языке звучит удивительно по-русски «апатия» (ἀπάθειαдр. греч. α- «без» πάθος «страсть») своим происхождением обязан миру античной философии. В связи с этим в атеистической и сектантской литературе постоянно встречается утверждение того, что христианская идея бесстрастия по-существу заимствована у языческой философии, в частности – у стоиков. И, действительно, в жизни последователей стоической философии идея «апатии» или «бесстрастия» является очень важным фактором. Более того, идея «бесстрастия» в той или иной форме встречается почти во всех аскетических движениях различных религий и философских течений.

Идея бесстрастия в стоической философской традиции напрямую связана с представлениями стоиков об устройстве всего мира и человека в частности. Первопричиной или источником всего бытия стоики считали  λόγος ένδιάθετος (логос индиафетос - логос сокровенный) – совершенный закон упорядоченности, целесообразности и детерминизма. Природа этого первичного космического «компонента» находится в непрерывном онтологическом «движении», постоянно изменяется, приобретает самые разные и сложные формы, при этом сохраняя единую субстанцию, -  как огонь. Именно огонь, как видимую стихию физического мира использовали стоики в качестве наилучшего образа для описания этой первостихии логоса-закона (λόγος ένδιάθετος).

Однако λόγος ένδιάθετος будучи непостижим человеческим сознанием являет себя в мире через λόγος προφορικος (логос профорикос – логос явленный) указующий на себя через космос, через красоту и целесообразное устроение окружающего мира. Далее, будучи вполне пантеистичной системой, стоицизм утверждает, что высший закон разумности и целесообразности (λόγος ένδιάθετος) проявляет себя во всем мире, как бы «осеменяя» его. Это третье состояние логоса стоики именовали λόγος σπερματικός (логос сперматикос – логос осеменяющий). К этому стоит особо добавить, что философия стоиков говорит не о трех логосах, а о трех состояниях одного абсолютного закона.

Итак, «семена» высшего разума λόγος ένδιάθετος присутствуют везде и во всем, однако в несколько различной консистенции. Поскольку логос есть «огонь», то наибольшая концентрация его «семян» – в душах человеческих, а наименьшая – в материи. В связи с этим стоики называли материю платоновским термином μη ον (меон), т.е. не-сущее, безсущностное. Антропология стоиков утверждала, что сознание (душа, разум) каждого человека есть «семечко» λόγος ένδιάθετος (внутреннего логоса, высшего разума и совершенства), которое неминуемо приходит в конфликт с телом человека, которое есть материя, меон,безсущностное и в нем, соответственно огонь (высший разум λόγος ένδιάθετος) угасает.

Исходя из данной философской концепции «бесстрастие» в стоицизме понималось, как потеря чувствительности, отсутствие эмоциональной реакции на различные раздражающие факторы.  Примерно в таком же смысле термин «апатия» употребляют ныне медики: апатия есть симптом, выражающийся в безразличии, безучастности, в отрешённом отношении к происходящему вокруг, в отсутствии стремления к какой-либо деятельности[i]. Поскольку в самой материи стоики видели источник «ниспадения» или «зла», то вполне понятно их высокомерное и презрительное отношение к собственному телу и присутствующим в нем чувствам и эмоциям (впрочем, подобное отношение к материи характерно для всей эллинской философии в целом).

В отличие от языческих концепций Откровение христианское свидетельствует, что материя (и тело человека) создано Богом, а все что создано Им – «добро зело», т. е. «весьма хорошо». Но грех человека (Адама и Евы) «опрокинул» гармонию человеческого естества и всего мироздания, исказив способ существования таковых, придав ложную направленность путям их развития. Христос же исцелил всего человека, не только душу, ум или совесть, а всего человека, в том числе и телесность. Даже то, что в светском обществе называли «самым низшим» - человеческую плоть - Христос вводит в Царствие Божие. Во Христе происходит преображение - и духа и плоти,  в отличие от плотоненавистнических, космоненавистнических языческих идей. В силу своей богообразности именно человек является духовным формирующим принципом для всего физического мира, а соответственно, с преображением человека преображается и материя.

Однако мотивация стоической «апатии» кроется в еще одном очень важном факторе их философской доктрины. Выше мы говорили, что поскольку в понимании стоиков первопричина (логос) -  это огонь, то мир мыслится ими циклично – возгорая он сгорает,  исчезает, затем снова возгорает – и все повторяется, т. е. в этой системе координат действует жесткий закон детерминизма. Отсюда следует и своеобразное понимание стоиками смысла жизни – мудр и счастлив тот, кто способен с полным бесстрастием относиться ко всем происходящим вокруг него и с ним событиям, оставаться безразличным к боли и смерти, ибо невозможно изменить этот «слепой рок», фатум, судьбу!

Стоики видели идеал поведения человека в абсолютно безразличном (бесчувственном) отношении как к каким бы то ни было бедствиям или несчастиям, происшедшим с ними или близкими им людьми так и, напротив, к каким-то счастливым событиям в их жизни. Именно такое состояние они именовали «бесстрастием» и к нему стремились. Настоящий стоик должен был подавить в себе чувственность, быть выше эмоций. Идеал стоика часто уподобляют мраморной статуе и не случайно в повседневной жизни «стоический характер» приписывают человеку, способному безропотно переносить самые тяжкие испытания!

Но разве о таком бесстрастии говорит христианство? Христианские богословы (прп. Максим Исповедник, прп. Иоанн Дамаскин, Немезий Эмесский) заимствуют из эллинской философской традиции сам термин «πάθος» (др. греч. «страсть») но в контексте своих аскетических сочиненийпридают ему определенный нравственно негативный смысл. Здесь необходимо пояснить одну очень существенную деталь: термином «страсть» в христианской традиции (в зависимости от контекста) могут обозначаться две реалии: первая – собственно страсть-страдание и в этом смысле мы понимаем словосочетание «страсти Христовы». Однако в своих аскетических сочинениях термином «страсть» обозначаются определенные греховные состояния человека, тяга к совершению одного и того же греха.

Выше мы говорили о том, что согласно христианскому вероучению природа человека (по причине грехопадения прародителей) претерпела тяжелое онтологическое  повреждение, глубокое искажение, а соответственно все чувства, эмоции, вожделения (собственно «πάθος») возымели иной модус действия, иной вектор направленности. В падшем мире возник фактор злоупотребления – т. е. употребления чего-либо (в данном случае чувств, эмоций, т. е. «πάθος») во вред, не правильно, чрезмерно, во зло, при условии, что оное (чувство) можно и должно употреблять во благо. Прп. Максим Исповедник говорит: «Страсть… есть злоупотребление естественным действием, а такое злоупотребление способом [естественного] действия появляется тогда, когда присущее какой-либо силе [естества] движение направляется к противоестественному»[ii].

В другом месте прп Максим Исповедник говорит: «страсть есть… противоестественное движение души»[iii]. Другими словами: страсть (в контексте аскетических сочинений святых оцтов) – это не эмоция и не просто  чувство, а ошибочное (противоестественное) «движение», «действие» личности, несоответствующее замыслу Божию о благе человека: как о благе его души, так и о благе его тела. Страсть инициируется и совершается личностным началом, но осуществляется в самой глубине человеческой природы. И в этом смысле природа (плоть) может являться «сотрудником» грехолюбивой личности, поскольку предоставляет оной «топливо», которое «питает» вожделительные способности человека. Святоотеческая традиция настаивает и на том, что действующие в человеке греховные страсти отчасти даже являются некоторым энергийным «производным» его природы, впрочем, повторим, природы поврежденной и искаженной грехом. Именно поэтому церковная традиция назначает посты и призывает к умеренности в употреблении «мирских благ», дабы не питать лишний раз этот «котел страстей». По мысли святых отцов личность очень легко становится зависимой от своей природы, от неадекватных «запросов» и чувственных манипуляций с ее же стороны. Такое положение делает личность несвободной, ибо таковая, будучи порабощена своей природой все свои силы отдает исключительно  на обеспечение потребностей поврежденного естества, часто противоестественных (извращенных), ненужных (ошибочных). Неоднократное повторение одного и того же греха формирует зависимость личности и природы человека от оного и данное состояние именуется страстью. В этом состоянии грех (стремление к совершению оного) подавляет волю человека и подчиняет разум.

Итак, выше уже было сказано о том, что в традиции христианского богословия термин «страсть» (в зависимости от контекста) может пониматься двояко. Термин «страстность» («πάθος») может применяться для описанию общей страдательности человеческого естества (т. е. подверженности страданиям), его чувственности, эмоциональности – всего того, что именуется «неукоризненными страстями» («кожаными ризами»). И в этом смысле термин «страсть» отчасти синонимирует со стоическим «пафосом», который по-сути несет нравственно нейтральную окраску. В аскетических же сочинениях святых отцов под страстью понимаются греховные расположения личности, дурные зависимости и навыки человека (особые состояния), влекущие оного к нарушению заповедей Божьих. Можно сказать иначе – действие страстей в человеке есть действие сатанинского духа (определенного умонастроения), который приобретен человеком в результате неоднократного нарушения заповедей Божиих. Именно грех делает человека несчастным, ибо неверное удовлетворение человеком своих потребностей заставляет последнего страдать. Именно «благодаря» страстям свет Божественной любви не может во всей мере воссиять в человеке. Ввиду этого борьба со страстями становится главным содержанием жизни христианина.

В Своей Нагорной проповеди Господь наш Иисус Христос говорит следующее: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие небесное» (Мф. 5: 3). Нищие духом – люди, увидевшие, что Дух Божий покинул их, а соответственно всецело ищущие воли Божией и исполняющие ее. Без этого понимания не может быть и речи о борьбе с грехом и страстями. Из повседневной жизни нам известно – врач не назначает лечение до тех пор, пока не поставлен диагноз. Только правильная духовная жизнь, правильная молитва способствуют тому, что человек обретает духовное зрение и способен увидеть поселившиеся в нем страсти и духовные немощи и, увидев их не отчаяться, но испросить и принять благодатную помощь Божию. Через несколько стихов читаем в Евангелии следующее: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 5: 8). Собственно говоря, это и есть «формула» христианского бесстрастия. Св. Феодор Едесский очень точно говорит: бесстрастная душа не допускает даже тайного согласия на грех и совершенно не допускает исхождения из сердца страстных помышлений[iv]. По мысли прп. Максима Исповедника подлинным идеалом христианской жизни является «совершенное бесстрастие(ἀπάθεια), которым удаляется любое страстное и лишенное света помышление духа»[v]. Обратим наше внимание, что прп. Максим использует термин «помышление». Напомним, языческое «бесстрастие» есть вполне искусственное глубокое подавление эмоций и чувственности, но в стоическом понимании достижения «бесстрастия» нет даже и мысли о борьбе с теми реалиями, которые в христианской аскетике именуются «грехом» и «страстями» -  с темными помышлениями духа.

В христианском понимании искоренение страстей – это не искусственное подавление эмоций (ставящееся самоцелью), а длительный целенаправленный разумный процесс, духовная работа – молитва, требующая определенных внешних условий (тишины, умеренности в общении, пище и сне), но к ним не сводящаяся и не имеющая оные в качестве некоей цели. Процесс борьбы со страстями обязан иметь очень точные ориентиры – разумный поход и опытное руководство, ибо победа над оными (страстями) происходит не прежде, чем человек увидит их в себе, а увидев – возненавидит.

Выше было сказано, что с точки зрения христианской аскетики в высшей степени необходимо реальное виденье  своих страстей, точнее сказать – ясное осознание того, что эти греховные зависимости и наклонности присутствуют в человеке. В сочинениях святых отцов (прп. Максима Исповедника в частности) встречается чрезвычайно важная мысль о том, что человек в иных случаях, как кажется, освобождается от страстей, однако не по причине того, что они по-настоящему искоренены, а потому что они покорены, поглощены «главной» и самой страшной страстью – гордыней. Такое состояние в рамках аскетического богословия именуется «прелестью». Слово «прелесть» (соединение приставки «пре- (пере-)» с корнем «-лесть») позаимствовано древнерусским языком из староболгарского церковного языка. В том языке «лесть» (ложь) всегда означало «коварный обман», и, в частности, «обман и соблазн дьявольский». Приставка «пре- (пере-)» имела усилительное значение.

Другими словами прелесть – это обаяние, очарование человека самим собой, «опьянение» своей собственной «праведностью» и даже «святостью». Однако, в Священном Писании есть такие слова «Само небо не чисто пред Богом» (Иов. 15: 15) и пред лицом Всесвятого Бога любая человеческая «праведность» и «святость» есть… несовершенство и даже убожество. И чем большей святости достигает христианский подвижник, тем он становится ближе к Свету Истины и при этом Свете все более отчетливо «высвечиваются» все «темные уголки» его души, все «грязные пятна» его сердца, вся совокупность его нравственной нечистоты и духовного несовершенства. Такое состояние в христианской аскетике именуется смирением. Именно смирение или смиренномудрие является антонимом прелести, только смирение способно защитить от этого дьявольского самообольщения, от этого духа превозношения, завышенной самооценки. Только осознание своей неминуемой (духовной) гибели взывает к жизни искреннее обращение, настоящую молитву к Спасителю. И Христос спасает от смерти! Именно в этом заключено все христианство и к этому  направлена вся христианская аскеза – «уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал. 2: 20).

Прелесть (гордыня, опьянение собственной «праведностью») есть состояние, прямо противоположенное спасительному состоянию смирения (духовной трезвости) и по этой причине нахождение в оном губительном состоянии есть величайший обман – самообман, пре-лесть! Совсем не случайно гордыню именуют сатанинским грехом. Во-первых, потому что некогда в мире метафизическом именно по причине чрезвычайной гордости (чувства тотальной самодостаточности) «помазанный херувим» (Иез. 28: 14) стал духом злобы, мироправителем тьмы (см. Еф. 6:12) – сатаной. Во-вторых: только нераскаянная гордыня недоступна Божественной любви и прощению. Христианский Бог есть любовь (1 Ин. 4: 16), «Бог человеколюбивый и милосердый, долготерпеливый и многомилостивый и истинный… прощающий вину, и преступление, и грех» (Исх. 34: 6, 7). Господь с великой радостью и любовью готов просить человеку любой грех, но к подлинному совершению этого благого действа необходимы определенные нравственные изменения внутри самого человека. Другими словами необходимо μετάνοια — с др. греч.  — «перемена ума», «перемена мысли», «переосмысление» «сожаление (о совершившемся), раскаяние».

Однако человек, находящий в состоянии прелести (обуреваемый гордыней) не способен покаяться по-существу, ибо он не видит – в чем ему каяться, он опьянен собственной «праведностью», он чрезвычайно доволен самим собой (хотя внешне он может этого не показывать, но напротив, «играть в грешника», «смиренничать»). Именно с этим связаны столь жесткие обличительные слова Господа нашего Иисуса Христа в адрес книжников и фарисеев, именно поэтому Господь «пришел призвать не праведников (людей мнящих себя праведниками – А. С.), но грешников к покаянию». (Мк, 2, 14–17).

В связи с этим следует отметить, что «гордыня» (мнение человека о себе, как о праведнике) только в христианстве рассматривается, как особое греховное состояние, как сатанинская страсть, как родоначальница и хозяйка всех прочих страстей и пороков. В иных религиях или философских системах гордыня очень часто понимается, как синоним тщеславию. Однако из всего вышесказанного мы можем заключить, что это далеко не так. Тщеславие – есть стремление к (земной) славе и выявляется таковая страсть в человеке достаточно просто: хвастовство, погоня за признанием и наградами, самодовольство, негативная реакция на критику, желание учить и вести за собой других свидетельствуют о наличии в человеке данной страсти. Однако гордыня «выше» всех этих чисто человеческих переживаний и эмоций, и «мать всех страстей» (так называют гордыню святые отцы) способна поглотить все прочие страсти.

Человек, упивающийся своей «правотой» и наслаждающийся собственной «праведностью» способен подавить все эмоции и «спокойно», стоически переносить любые поношения, осуждения и даже проклятия в его адрес. Более того, человек одержимый гордыней (именно по причине одержания ею) может иметь устремления отрешиться от всякой земной славы. Святые отцы говорят, что подобное состояние прелести (для неопытного взгляда) внешне очень трудно отличить от состояния подлинной христианской праведности – святости. И причина проста – гордый человек подавил в себе тщеславие, а ведь именно оно очень ярко демонстрирует для внешнего взгляда фактор страстности человека. В связи с этим свт. Игнатий Брянчанинов передает слова прп. Нила Сорского, который в свою очередь пишет: «Не малый подвиг, сказали они (святые отцы – А. С.) найти непрелестнаго учителя»[vi].

Ничего подобного языческая (и нехристианская) аскетика не знает, она вся живет идеалом стоического бесстрастия. Вся духовная жизнь вне христианства сводится именно к тому, чтобы увидеть себя праведником, т. е. исполнять все надлежащие (в данной религиозной или аскетической системе) предписания или заповеди. Это относится и к стоической традиции Древней Греции и к практикам индийских аскетов-йогов. И только христианство утверждает, что само исполнение заповедей по-существу невозможно без благодатной помощи Божией, которая в свою очередь немыслима без обращения к Богу человека, который видит свои духовные немощи (духовную нищету) и в осознании своей духовной болезненности взывает: «Боже, милостив буди мне, грешнику» (Лк.18:13).

Диакон Артемий Сильвестров

[i] Морозов Г. В., Ромасенко В. А. Нервные и психические болезни. — М.: Медицина, 1987. — С. 301

[ii] Максим Исповедник, прп. Вопросоответы к Фалассию. 58 // Патристика. Труды отцов Церкви и патрологические исследования. Нижний Новгород, 2007. С. 53–54.

[iii] Максим Исповедник, прп. Главы о любви. 16 // Максим Исповедник, преподобный. Творения. Кн. 1. М., 1993. С. 109.

[iv] цит. по https://azbyka.ru/besstrastie

[v] Максим Исповедник, прп. Мистагогия // Максим Исповедник, преподобный. Творения. Кн. 1. С. 179–180.

[vi] Игнатий Брянчанинов, свт. «О жительстве по совету», «О прелести…» - http://www.librarium.orthodoxy.ru/ignatiy/i_06.htm