[29.03.2016] Рассказ бывшего высокопоставленного мунита

Мы продолжаем знакомить наших читателей с программой телеканала «Спас» «Мой путь к Богу», в которой священник Георгий Максимов встречается с людьми, обратившимися в Православие. Гость сегодняшней программы – протоиерей Лев Семенов. Он крестился уже в зрелом возрасте, однако все прежние годы считал себя христианином. Заинтересовавшись мунитской интерпретацией Библии, оказался в «Церкви объединения»… Как мунитский проповедник и один из лидеров российского отделения этой секты разобрался в том, где истина и где ложь? Трудно ли оставить секту и почему? Что делать, если ваш близкий оказался в секте? И чего в такой ситуации ни в коем случае делать нельзя? Об этом беседа с отцом Львом.

Часть 1 (продолжительность 29:30):

Часть 2 (продолжительность 36:23):

Священник Георгий Максимов: Здравствуйте! В эфире передача «Мой путь к Богу». Сегодня у нас в студии протоиерей Лев Семенов, доцент, кандидат исторических наук, руководитель Духовно-просветительского центра Свято-Тихоновского православного гуманитарного университета. Раскрою сразу секрет: отец Лев несколько лет своей жизни провел в такой религиозной организации, как «Церковь объединения» Муна. Более того, занимал в ней весьма высокий пост – был заместителем председателя совета российского отделения. И мы сегодня поговорим об этом. Но, пожалуй, начнем с истоков.

Протоиерей Лев Семенов: Спасибо, отец Георгий, что облегчили мне задачу. Потому что истоки моих религиозных исканий уходят корнями в детство, в юность. И без них трудно было бы понять, как могла произойти та роковая ошибка, которая отняла у меня шесть с половиной лет жизни уже во вполне зрелом возрасте.

Следуя вашему предложению, я на короткое время вернусь к своему далекому детству. Я родился в семье учителей и врачей – в те времена, когда говорить о религии было не принято, более того, может быть, даже опасно. Я единственный сын в семье. Со мной в каком-то смысле «носились». Но, увы, никакого религиозного воспитания, образования в детстве я не получил. Хотя некая внутренняя тяга к познанию чего-то надмирного обнаружилась во мне с ранних лет. Но меру моей религиозной безграмотности показывало, например, то, что, когда я в возрасте лет пяти-шести проходил мимо храма и видел просящего подаяние человека, который осенял себя крестным знамением, я не мог понять смысла этого жеста. Он меня страшно интересовал. Но поскольку все связанное с Церковью было фигурой умолчания со стороны взрослых, я по какой-то внутренней интуиции не рисковал затрагивать эту тему и спросить их: «А что это такое?» Вместо этого я нашел для себя такое объяснение: поскольку человек просит милостыню и, наверное, хочет расположить к себе и показать, что очень нуждается в помощи, то поэтому указывает жестом, что вот у него тут болит, и тут болит, и тут болит, и тут болит. Этот пример, с одной стороны, забавный, а с другой – горький, показывающий мою полную неосведомленность в вопросах веры.

И сразу с пятилетнего возраста перескакиваю на 17-летний. Весна 1963 года. Я рылся в старинном, еще с дореволюционных времен сохранившемся книжном шкафу, дубовом, огромном, в котором в три ряда устанавливались на полке книги. Это очень удобно в смысле вместимости, но страшно неудобно, если пытаешься достать книгу из второго и тем более третьего ряда. Но это имело и свое преимущество, потому что в третьем ряду можно было что-то надежно утаить, что по тем или иным соображениям не хотелось взрослым держать на виду. И вот однажды, забравшись за какой-то книгой на самую верхнюю и далекую полку в последний, третий ряд, я обнаружил томик, которого никогда не видел в руках взрослых. Это была очень приятно оформленная книга в красном сафьяновом переплете с тисненым золотым крестом на лицевой стороне обложки и с золотым обрезом. Когда я развернул ее, то увидел, что это Евангелие, изданное двумя столбцами – параллельным текстом: по-церковнославянски и по-русски. До своей семнадцатой весны я не держал в руках текста Священного Писания. Стоя на табуретке, на которую я забрался, чтобы достать до верхней полки, я принялся читать – причем с самого начала. Как человека, совершенно далекого в ту пору от вопросов веры, меня не слишком привлекла родословная Иисуса Христа, которая открывает Евангелие, но когда я углубился немножечко, то понял, что это надо читать не стоя на табуретке – это надо читать внимательно. Я спустился и не оторвался – благо, я был один дома в тот день, – пока не прочитал от корки до корки все четыре Евангелия.

Отец Георгий: И каковы были впечатления?

Отец Лев: Это был поворотный пункт в моей жизни. Меня так это потрясло, поразило и наполнило ощущением, что вот она, совершенно иная, новая, другая жизнь! Другая реальность, другой смысл нашего бытия. И по такой юношеской наивности и прыти, дождавшись возвращения с работы взрослых, я волевым усилием усадил их на диван и начал читать им Евангелие вслух: «Вы послушайте!..» И такие чтения вслух всех четырех Евангелий продолжались всю неделю. Пока, следуя моему натиску, мои родители не выслушали все это.

Но дальше они от меня услышали то, что их потрясло. Я напомню, что это была весна 1963 года, хрущевский период, пик гонений на Церковь. И вот на фоне всего этого 17-летний отпрыск объявляет своим родителям, закончив чтение Евангелия от Иоанна: «Я решил стать священником, хочу поступать этим летом в духовную семинарию, чтобы получить соответствующее образование…» Здесь началась, так сказать, контрпропаганда. Мне объясняли, почему этого ни в коем случае нельзя делать. Ну, сейчас, с высоты минувшего полувека, я как-то могу психологически понять своих старших. Я был единственным сыном, они иначе видели в тех условиях мое будущее. Думали, может быть, о какой-то научной деятельности. Священство им казалось очень опасным путем, и они всячески пытались меня отговорить.

Когда они исчерпали весь запас своих аргументов и увидели, что я не сдаюсь, то привели последний, который в моем восприятии – сейчас вы поймете почему – оказался непобиваемым. Они сказали: «Ну ладно, Лева. Ты нас не слушаешь, тебе наплевать на то, как сложится твоя судьба. А о нас ты подумал? Ты единственный сын. И если ты станешь священником, то нам, завучу школы и врачу в больнице, скажут: “Как же вы воспитывали своего единственного сына, что он ушел в попы?” Мы до пенсии не доработаем. Мы-то рассчитывали, что ты нам, встав на ноги, поможешь, на старости лет у нас кусок хлеба будет… А так мы получим “волчий билет”…» В тех условиях это было достаточно реально. Легче было быть ночным сторожем в детском садике, чем завучем школы и прослыть воспитавшей сына так, что он ушел учиться в семинарию. Увы, эпоха была моему поколению известно какая. Надеюсь, нынешняя молодежь тоже не забудет этого, потому что это очень поучительно, очень опасно и никогда не должно повториться.

Перед этим аргументом я уже не смог устоять, потому что своей судьбой я мог распорядиться, а подвести – как они считали – взрослых я не мог. В результате я принял решение, которое мне казалось компромиссным: поступить на исторический факультет и заниматься историей Церкви, историей христианства. Что я и осуществил.

Поскольку уже очень долго я рассказываю о своем пути, то сразу перескочу через десятки лет – от того 17-летнего периода к своему 44-летнему возрасту. Шел 1990 год. Ваш покорный слуга уже к тому времени кандидат исторических наук, доцент. Читает в университете историю древнего мира, историю мировой культуры и религиоведение. И вдруг вызывают меня в ректорат, и первый проректор университета предлагает поехать в командировку на какую-то конференцию. Как он сказал: «Судя по тематике докладов, это по вашему профилю, что-то связанное с религией». Конференция, причем, международная, в Софии.

Отец Георгий: Отец Лев, а в то время как вы себя осознавали? Считали ли вы себя христианином, верующим человеком?

Отец Лев: Огромное спасибо за вопрос. Я упустил в своем рассказе очень важный штрих. Когда я понял, что мне, в силу указанных обстоятельств, не удастся поступить в духовную семинарию, и избрал светский путь историка и исследователя, я с момента той первой встречи с Евангелием осознавал себя христианином, православным человеком. Но поскольку у меня в семье не было традиции религиозного воспитания, я был абсолютно не воцерковлен. Я тогда исповедовал очень наивное и опасное заблуждение, что можно, прочитав Библию, приняв в сердце Христа, считать, что всё, дело сделано. Не понимая при этом насущной необходимости не только принять Христа своим разумом, сердцем и душою, но и находиться в церковной ограде: исповедоваться, причащаться, жить жизнью прихода – осуществлять то, что мы называем «жизнью в вере». Такое мое состояние как раз и привело к тому, что командировка на конференцию в Софию в 1990 году обернулась для меня страшной ошибкой.

Это мероприятие оказалось, собственно, не научной конференцией, а так называемым вводным семинаром «Движения объединения». Это маскировочное название, более нейтральное, а на самом деле это так называемая «церковь» Муна. Церковь в кавычках, конечно, потому что это никакая не церковь, а опасная тоталитарная секта. Но она имела очень много вариантов прикрытия, предлагая, в зависимости от ситуации, самые разные приманки: проекты миротворческие, молодежные, в сфере искусства, культуры…

Так вот, почему я назвал ошибкой мою невоцерковленность, которая очень сильно меня подвела в Софии. Я считал себя православным, но не переступал порог храма; к тому времени был уже практикующим историком, даже защитил диссертацию по первым векам христианства (правда, по социальным аспектам), но совершенно не был знаком ни со святоотеческим наследием, ни с христианским богословием. Я жил самоучкой, опираясь на то, что мог вынести сам из библейского текста, и этим довольствовался, считая внутренне себя православным человеком – хотя надо мной даже не было совершено таинство Крещения. Но у меня было наивное представление, что даже Таинства не так уж обязательны, достаточно того, что я верующий, следую за Христом… Страшнейшее заблуждение. Роковое, я бы сказал. И когда я оказался на лекциях этого вводного семинара, которые в том числе внедряли и сектантскую интерпретацию библейского текста, мне она показалась в чисто интеллектуальном плане интересной, занимательной. Я сознательно употребил это слово, которое звучит кощунственно по отношению к тексту Священного Писания.

Тогда я не делал разницы между текстами Нового Завета и любыми другими текстами древних авторов. Мне работа с источником казалась одинаковой, идет ли речь о евангельском тексте или о каком-то манускрипте, надписи на камне и прочем. И мне показалась интересной такая необычная трактовка Библии, я решил, что это может быть каким-то вкладом в историю изучения раннего христианства – как еще один взгляд. Я показал заинтересованность этим, а организаторы семинара тут же проявили чрезвычайную заинтересованность во мне. Увидев, видимо, подходящего для них человека, который мог бы стать своего рода полпредом их организации, стремящейся проникнуть в Россию.

Отец Георгий: Как вы думаете, с чем связана популярность идей мунитов в ту пору?

Отец Лев: Укажу два момента. Во-первых – это то, что можно назвать эзотерическим разрывом. Попросту говоря, обманом при вербовке. Если бы они прислали приглашение в университет: «Секта Муна проводит семинар», я бы туда не поехал, а если бы даже вдруг мне пришла такая сомнительная фантазия съездить посмотреть на эту экзотику, то меня бы никто туда не пустил. А так это была командировка на средства университета, меня ведь отправили на научную конференцию. То есть это элементарный обман, сокрытие истинной цели деятельности.

А второе – то, что, к сожалению, на некоторых слабостях человеческой натуры они очень умело играли. Скажем, многие студенты того времени с удовольствием ездили на семинары, но не потому, что их привлекло учение Муна. Вели-то эти семинары англичане, американцы – носители языка. И для молодежи участие в них было возможностью усовершенствовать свой английский, посмотреть мир, съездить за границу, поговорить с иностранцами. Мне известны прямые свидетельства об этом. Если удавалось вызвать на откровенность, юноши и девушки сами потом об этом рассказывали. Вот такие вещи. Слава Богу, что всему этому пришел конец.

Отец Георгий: А как происходило ваше продвижение в секте?

Отец Лев: Они проявили явную заинтересованность во мне и даже со временем перестали скрывать, что их очень устраивает, что я доцент университета, кандидат наук, что я не мальчишка, а мне хорошо за сорок и у меня седина на висках… Им казалось, что, если я буду представлять секту, это солидно и может привести к ним многих сторонников. Они очень охотно стали меня продвигать. И в результате я провел несколько лет в центральных офисах мунитской секты.

Но во всем есть иногда и какой-то позитивный момент. Что в данном случае было позитивно для меня? Если бы я оставался рядовым сектантом, может быть, им удалось бы зомбировать меня окончательно и сейчас бы вы со мной не сидели, а я где-нибудь в захудалом центре продолжал бы раздавать литературу или проводить беседы по мунитскому учению, не дай Бог.

Отец Георгий: Почему же этого не случилось?

Отец Лев: По одной простой причине. Поскольку у меня внутри этой сомнительной структуры был очень быстрый карьерный рост, мне стало открыто гораздо больше, чем рядовому сектанту. Я убедился, что они нарушают законы по целому ряду направлений. Обо всем этом я потом рассказал, подтвердив свои публикации документально. И если бы кто-то с их стороны захотел меня опровергнуть, то, наверное, попытался бы. Но вот уже скоро будет 20 лет, как я рассказываю о неприглядных делах секты Муна, и никто не смог возразить – по одной простой причине. Когда я осознал, что совершил страшную ошибку, что эта секта не имеет никакого отношения к христианству вообще, что это антихристианское по своей сути учение, я понял, что не могу уйти просто так. Потому что чувствовал себя ответственным за других людей – тех, кто мог и при моем содействии оказаться в этой секте и поломать свою жизнь. Это меня крайне тревожило. И я понимал, что, уйдя из секты, должен буду о ней рассказывать, и рассказывать критически. Но это должно было быть не просто мое мнение, а документально подтвержденные факты. И тогда я – воспользуюсь этим шутливым образом – почти на полтора года превратился в такого доморощенного «Штирлица». Пользуясь тем, что имею доступ во все офисы, ко всем компьютерам, я, задерживаясь попозже, когда уже все уходили и я оставался один, копировал, ксерил, сканировал, распечатывал документы, которые подтверждали противоправный характер действий секты в самых разных направлениях.

Отец Георгий: Каких, например?

Отец Лев: Нарушения миграционного режима – паспортного, визового режимов. Нарушения экономические: семинары проводились в лучших санаториях Прибалтики или Крыма, и это оплачивалось «черным налом» – а это были миллионные операции, которые иногда проходили совершенно «левым» путем в карманы нечестных администраторов. Это устраивало и секту. Нарушался «кадастровый режим», то есть помещения использовались не по назначению: арендованные жилища становились офисами, центрами, где содержались по 20–30 человек сектантов. Есть частные расписки лиц, которых привлекали из достаточно авторитетных кругов для оказания содействия секте. Я собрал огромное количество таких документов, и сейчас в Центре святителя Иринея Лионского целая полка заполнена материалами по секте Муна. И в Твери, в Центре святого Марка Эфесского, целый шкаф остался с такими материалами. Многие я использовал, когда публиковал свои открытые письма о мунизме^[1].

Отец Георгий: Было ли открытие изнанки мунитского движения главным мотивом к тому, чтобы покинуть эту организацию, или имелись и другие причины?

Отец Лев: Был еще второй важнейший момент. У секты появился проект, совершенно вздорный по сути: хотели написать коллективом авторов книгу, которая должна была доказать, что якобы учение Муна очень близко идеям христианства, Православия и вообще российской духовной традиции. Собрали коллектив авторов, и я, поскольку занимался античностью, взял на себя древний раздел. И вот тогда впервые – очень жаль, что так поздно, – я обратился к святоотеческому наследию. Открытые мною тогда имена были для меня опорными пунктами встречи с учением Церкви: это святитель Афанасий Александрийский, трое Каппадокийских отцов и святитель Иоанн Златоуст. Потом уже были и апологеты, и ранние, и поздние отцы Церкви. Но вот эти пять имен – они для меня как путеводные звезды, открывшие мне истину. И когда я углубился в это в тщетной надежде найти что-то, что можно привязать к мунитским взглядам, я вдруг понял: вот что такое настоящее богословие, вот что такое настоящая истина! А не те жалкие поделки в духе электротехнического мунитского образования с формулами «плюс/минус», как Мун пытался графически объяснить устройство мироздания и весь ход его развития.

Итак, вот два момента, которые помогли мне уйти: откровеннейший ужасающий негатив в тайной деятельности секты и как противовес – настоящее святоотеческое христианство. А ведь я же считал себя христианином! Тешился иллюзией, что я проповедую христианство! Я ведь выступал с воскресными проповедями в секте, вел беседы, лекции… Мне казалось, что я говорю о Боге, осуществляю некую религиозную деятельность. Меня к этой сфере невероятно тянуло. Это радовало, это волновало, это как-то вдохновляло. Но у меня не было образца. Не было эталона. И когда я, еще в юности прочитавший Евангелие, столкнулся со святоотеческим наследием, я окончательно понял, насколько фальшивыми и лживыми являются «богословские» потуги мунитов и где свет истины. Так что меня спасли святые отцы. Вытащили из секты.

Отец Георгий: Между тем, как вы порвали с «Церковью объединения», и тем, как начали выступать против нее, прошло какое-то время. С чем это было связано?

Отец Лев: Когда изобличающих материалов у меня собралось в достаточном количестве, я расстался с сектой, но, действительно, не сразу решился выступить публично. Понимаете, хотя я и собирал все эти материалы для того, чтобы обрушить свою критику против сектантов… Но я ведь несколько лет был с этими людьми. Мы ездили вместе в командировки, ночевали в одном номере в гостинице, чаи пили. Чисто человеческие отношения были хорошие и порой дружеские. Ходили в гости друг к другу, я знал их детишек. Дочка одного из лидеров этой секты в Крыму со мной первые шаги делала, когда я малышку выводил на прогулки. Так что на чисто человеческом уровне было нечто, что затрудняло начать разоблачение… Вот я вчера ушел официально, написал заявление, что слагаю с себя полномочия, а на другой день начать выступать против, так что ли?.. Психологически необходимо было какое-то время, чтобы все переосмыслить, отойти. И поэтому лишь год спустя начались мои первые открытые публичные заявления о секте. Потом мои выступления в печати, на телевидении…

И в ходе этой активной работы я спохватился: «Я-то считаю себя православным, а какой я православный человек, когда я в храм не хожу?» И тогда я, представьте себе, за три дня до того, как мне исполнилось 53 года, принял Таинство Святого Крещения. И дальше… Если я тот сектантский период – шесть с половиной лет – охарактеризовал как кошмар, то время после Крещения по ощущениям – райская жизнь. Что я имею в виду? Когда я принял Таинство Святого Крещения, мне объяснили, что нужно прийти на ближайшую Литургию, чтобы причаститься. И я думал так: «Считаю себя православным, а сам даже некрещеный. Неправильно. Вот крестился. Мне сказали: “Надо тебе причаститься”. Ну, хорошо, я причащусь…» Но я даже не думал, что это будет иметь для меня какие-то последствия. Я думал, что просто буду знать, что я крещеный, вот крестик у меня появился на шнурочке – все как положено. Принял Святые Дары на первом в своей жизни Причастии. Подходит воскресный день, я думаю: как-то рано утром в воскресенье не очень привычно вставать, а вот тянет, нужно. В результате я не стал пропускать ни одной воскресной Литургии.

В храме, где меня крестили, знали, что я доцент университета, защитившийся по истории древней Церкви. И спросили: «А не хотите ли вы в воскресной школе для взрослых прочитать историю древней Церкви?» Я через неделю после крещения стал преподавателем воскресной школы при храме. Еще через месяц я стал алтарником в этом храме. И в результате год прошел после моего крещения, как я был рукоположен в сан диакона и начал свое служение.

Я думал, что до конца дней своих буду преподавать в университете и служить по субботним и воскресным дням, по праздникам как диакон, и ни о чем другом не помышлял. А дальше, уже вне всякой моей воли, получилось так, что, когда создавался епархиальный миссионерский отдел, владыка решил назначить меня его председателем и рукоположить в священники. Я это воспринял как волю Божию. Был, конечно, потрясен. Это для меня было приятное, разумеется, потрясение, но я совершенно не считал себя достойным, готовым. Место скромного диакона меня вполне устраивало. Но вот получилось так, что уже более полутора десятков лет я в сане священника.

Отец Георгий: Так Господь исполнил вашу юношескую мечту.

Отец Лев: Спустя, без малого, 40 лет, когда мне было за 50…

Отец Георгий: А расставание с вашим прошлым как происходило? Не пытались ли муниты вас удержать, провести какую-то разъяснительную беседу?

Отец Лев: Когда я ушел из секты, была, конечно, целая полоса, которая длилась пару месяцев, когда руководители секты всячески пытались меня вернуть. Это были телефонные звонки мне, разговоры с моими домашними с целью убедить их, что, может быть, Лева передумает и вернется. Но, в отличие от некоторых сект, которые более агрессивны при удержании своих адептов, муниты, по моему опыту, более трусливы. Все время их пребывания в России их больше всего беспокоил их имидж. Я, может быть, чуть-чуть слукавил в ту пору: когда эти звонки уже стали надоедать, я как-то поднял трубку и сказал: «Если еще раз раздастся звонок ко мне домой, я приеду к вам в офис и устрою такое, что вам не поздоровится». И бросил трубку. После этого звонков не было. Спросите меня сейчас, что бы я там сделал, а я и не знаю, что бы я мог устроить. Поскольку я не вооружен, не опасен и никакими единоборствами никогда не занимался. Это был некоторый обман. Но они отстали.

Но что было очень неприятно для меня: еще года два я сталкивался с тем, что факт моего ухода и моей открытой критики секты они скрывали от своих последователей. Дело в том, что те, кто пребывает в секте, находятся в жесткой информационной блокаде. Они не читают газет и не смотрят телевизор. Они смотрят только те фильмы и читают те издания, которые им рекомендовали лидеры секты. И поэтому получить критическую по отношению к секте информацию сектант ниоткуда не мог. И вот ко мне обращаются родители девочки, попавшей в секту, и выясняется, что она смотрит там видео, записанное со мной несколько лет назад, когда я еще был в секте, – им продолжают это показывать. Конечно, мое отсутствие многим бросалось в глаза, ведь я прежде все время в Москве был, выступал на различных сектантских мероприятиях… Но когда руководителей спрашивали: «А где Лев?», они отвечали: «Он сейчас очень занят на своей преподавательской работе в Тверском университете, поэтому он в Твери в нашем отделении». Московским сектантам говорили, что якобы я руковожу или в каком-то ином качестве пребываю в тверском отделении секты, чтобы скрыть мой уход. Но потом это уже невозможно было утаить, и я годы спустя обнаружил на мунитском сайте целую дискуссию о том, почему Лев Семенов ушел от мунитов. К счастью, это все в прошлом.

Отец Георгий: После выхода из секты вам приходилось общаться с кем-то, кого вы знали в секте и кто тоже ее покинул?

Отец Лев: Отец Георгий, я был бы бесконечно счастлив, если бы таких людей встретил. Потому что, несмотря на то, что в секте я был шесть с половиной лет и вот уже двадцать лет без малого рассказываю правду о ней, чтобы люди туда не попадали, у меня, тем не менее, в душе сожаление не только о моем собственном пребывании там, но и о том, что я прямо или косвенно мог способствовать тому, что кто-то туда угодил. Очень хочется верить, что многие уже ушли. Жалко было судьбы. Иногда яркие, творческие судьбы. Люди бросали аспирантуру Московского университета для того, чтобы становиться рабами секты, и секта распоряжалась их судьбой. Молодежь, которая в нее вступает, не имеет права выбирать себе спутника жизни. Жениха или невесту молодым людям находит секта, и иногда они встречаются уже только на церемонии мунитского сектантского бракосочетания – так называемом «блессинге» (муниты для этой церемонии используют английское слово blessing, то есть, «благословение»), там видят того, с кем им по воле лидера секты нужно жизнь свою провести до глубокой старости. Это насилие над личностью, наверное, в самом крайнем выражении. Потому что более значимого вторжения в личную сферу человека, чем выбор ему жениха или невесты, пожалуй, трудно себе вообразить.

Выход из секты – очень сложный процесс. Поэтому, как в медицине, профилактика эффективнее, чем лечение самой болезни. Невероятно трудно выводить человека из секты. Он до такой степени индоктринируется, зомбируется, что не сознает пагубности своего положения, а родственники, близкие уже не в силах ему помочь. Потому что он уже не пойдет в центр встречаться с православным священником, чтобы узнать о секте. Шоры у него на глазах. У него только его гуру. Это не только мунитов касается, это касается любой тоталитарной секты.

Отец Георгий: Дай Бог, чтобы все-таки люди постепенно находили в себе силы уйти. Тем более что, по моим впечатлениям, в последние годы – и, может быть, это связано со смертью Муна в 2012 году – активность мунитов пошла на спад. Раньше я встречал на улицах этих, как правило, молодых людей, которые предлагали какие-то материалы. Помню, как еще в конце 1990-х ко мне на улице подошла пара женщин: «Мы из “Церкви объединения”. Не хотите ли подписаться под воззванием за мир и купить что-нибудь, чтобы поддержать движение за мир во всем мире?» А я тогда как раз только прочитал про Муна. И говорю: «Как-то немножко странно, что я должен подписаться под его петициями за мир во всем мире, когда у него один или два оружейных завода. Что-то здесь не сходится». А они мне: «А вы что, сами без греха?» (Смеется.) Вот такие были занятные встречи. Я уже давно не встречал мунитов и даже не слышал об их активности.

Отец Лев: Можно, думается, с радостью констатировать, что с уходом Муна начались кризисные явления даже в головных отделениях секты: американском, корейском, японском, западноевропейском. Эти кризисные явления, конечно, коснулись и России. К сожалению, из этого не следует, что вообще муниты прекратили свою деятельность. Совсем недавно ко мне в храм приходили родные молодых людей, которые оказались в секте. Хочется надеяться, что это какие-то остаточные явления, угасающие. Но успокоенности не должно быть. И главное – опять возвращаюсь к мысли о профилактическом принципе – надо все сделать для информирования широких слоев населения, чтобы обеспечить свободный выбор.

Отец Георгий: Отец Лев, хотелось бы поговорить и о вашей церковной жизни, которая началась довольно поздно. Вам, как уже сформировавшемуся человеку, не тяжело ли было входить в строй церковной жизни, изменять себя, свои привычки?

Отец Лев: Привычку только одну мне пришлось поменять: я всю жизнь был типичной совой – ложился в два и вставал по возможности позже. Естественно, когда начал посещать службы, с этой привычкой пришлось расстаться. Но я легко справился. Это все такие пустяки, отец Георгий. Ведь та радость духовная, которую обретаешь, стоя у Престола, служа Господу, – ни с чем не сравнима. Не мне вам рассказывать, вы сами это знаете… Более пятнадцати лет я в сане, и до сих пор не верю своему счастью. Я каждый раз, приближаясь к Престолу, радостно удивляюсь. Я не могу за эти полтора десятка лет избавиться от радостного удивления – по-другому не назовешь. «Неужели это произошло? Неужели есть это счастье?» И поэтому какие-то бытовые нюансы – что-то более удобно, что-то менее удобно – ничего не значат. Это не на втором плане даже, а на каком-то десятом-двадцатом.

Есть понятие неофитства – особого горения новообращенного. И принято считать, что человек, только что вошедший в церковную ограду, предельный энтузиаст, видит все в розовых тонах. Но также принято считать, что потом что-то в нем тускнеет. Я должен признаться, что с 1998 года, когда я принял Святое Крещение, я ни одной черточки вот этого неофитства не утратил в себе. Не знаю, может быть, это ненормально. Но для меня это все так же свежо, так же волнующе, так же увлекательно. Это то, что наполняет жизнь. То, чем живешь, чем дышишь и что придает силы и энергию. Особенно если учитывать, что я в последний день минувшего года встретил свое 70-летие, так что далеко не юноша. Но, как видите, что-то еще стараюсь делать.

Отец Георгий: На самом деле в неофитстве очень правильные и нужные интуиции. Во-первых, желание поделиться верой с другими. Во-вторых, желание себя изменить в соответствии с этой верой, то есть не просто называться христианином, а быть им – насколько это по силам. Ошибки, конечно, могут быть, например излишняя самоуверенность, переоценка своих способностей, жесткость к другим. Такие вещи могут быть, и они негативны. Но основной нерв этого состояния – та «первая любовь», о которой в Откровении Господь говорит: «Но то имею против тебя, что ты оставил первую любовь свою» (Откр. 2: 4). А когда человек не оставляет первую любовь свою, которую он ощутил, войдя в церковную ограду, это на самом деле очень даже хорошо и правильно.

Отец Лев: Совершенно с вами согласен, отец Георгий.

Отец Георгий: Вы говорили о профилактике. А что делать, если она не помогла и близкий оказался в секте?

Отец Лев: Очень важно здесь соблюсти два момента. Во-первых, как можно раньше обратиться к специалистам по выходу из сект. Причем раньше – это не через месяц, а буквально в первые же дни. Если на какие-то сомнительные собрания стали сын или дочь ходить, если какие-то брошюры подозрительные околорелигиозные появились. Буквально в первые дни нужно начать за своего близкого бороться, пока его еще все это не зацепило, пока его не погрузили. Это первый принцип: как можно раньше обратиться к специалистам.

И одновременно – это второй момент – внутри семьи ни в коем случае не критиковать самостоятельно секту, ее лидера. Потому что это только оттолкнет от вас человека, который заинтересовался учением секты, которому там понравилось. Тем более что не секрет, увы, что иногда в секту попадают, чувствуя неудовлетворение отношениями в семье, непонимание родителей, близких, отсутствие внимания. Это все компенсирует принцип «бомбардировки любовью», теми же мунитами утверждаемый и в ряде других сект используемый, когда неискреннее, лицемерное, фальшивое, но предельное внимание оказывается человеку, пришедшему в секту. Его встречают как родного. Его усадят, окружат все, кто есть, начнут деланно восхищаться любыми его дарованиями, не стыдясь, преувеличивать их. Если он вчера по самоучителю два аккорда на гитаре освоил – ему приносят гитару, говорят: «Ты попробуй, сыграй. Слушай, да ты будущий Элвис Пресли! Давай, развивай свой талант». Если стишки крапает для себя человек – ему скажут: «Почитай-почитай. Ты посмотри! Ну, это же гениально! Тебе надо развивать это в себе». А дома, может быть, никому дела нет ни до его бренчания на гитаре, ни до его стихов. Вот даже такую мнимую, искусственную заинтересованность увлечениями используют для того, чтобы вовлечь человека в секту.

Так что нельзя ни в коем случае разрушать пусть даже минимальную родственную близость. И о секте не говорить – это пусть специалисты будут делать умело, со знанием дела, – не критиковать секту, а пытаться найти какие-то общие точки соприкосновения. Например, если человек увлекается живописью, ненавязчиво предложить: «Мы давно не были в Художественном музее. Давай сходим, посмотрим картины». То есть находить объединяющие, а не разъединяющие моменты. Потому что домашняя самодеятельность в плане критики секты, куда попал ребенок или близкий человек, приводит к самым губительным обратным результатам. Вот это основное.

Отец Георгий: Дорогой отец Лев, большое спасибо за ваш рассказ. Верю, что он будет значим для тех, кто еще колеблется, поможет им не сделать каких-то неверных шагов, о которых потом придется сожалеть.

С протоиереем Львом Семеновым
беседовал священник Георгий Максимов
Православие.ру

^[1] См.: Три открытых письма мунитам Льва Семенова // http://www.k-istine.ru/sects/moon/moon_semenov-03.htm