[24.11.2014] Евгений Мухтаров: «Ответственные лица закрывают глаза на странный приют в Мосейцево»
Пресса уже много раз писала о странном «православном приюте» в селе Мосейцево Ростовского района. Вокруг него в последние годы то и дело вспыхивают скандалы. И вот сегодня поступило сообщение, что в «мосейцевском приюте» вновь трагедия – здесь погиб ребенок.
Руководитель приюта Людмила Любимова уверяет, что девочка сама виновата: сперва, мол, упала в погреб, а потом – еще и с печки, вот и умерла. Но у СУ СК по Ярославской области, видимо, другое мнение. Принято решение взять Любимову под стражу. Однако от более подробных комментариев в Следственном управлении пока воздерживаются.
Свой взгляд на события в Мосейцево ЯРНОВОСТЯМ согласился выразить уполномоченный Центра религиоведческих исследований в Ярославской области, член Совета по проведению государственной религиоведческой экспертизы при Министерстве юстиции РФ Евгений Мухтаров, который еще два года назад открыто высказывал мнение, что приют является на деле «младостарческой общиной сектантского типа».
– Евгений Олегович, а что это такое вообще?
– В Православии есть понятие «младостарцы». Так именуют людей, которые, формально оставаясь чадами Церкви, впали в гордыню и, полагая, что только им открыта «истина веры», проповедуют на деле что-то далекое от церковных канонов, устоев и традиций.
Архиерейский Собор РПЦ давно осудил «грех младостарчества» – но, увы, это явление продолжает существовать. Обычно «младостарец» окружен толпой восторженных почитателей. Некоторые, самые фанатичные, не только ему внимают, но и создают для пропаганды его взглядов какие-то устойчивые группы. Последние могут действовать под разными личинами: «благотворительный фонд», «общество изучения традиций», «приют» и так далее. Как бы такие объединения ни назывались и как бы ни «прикрывались» Православием – это объединения сектантского толка. То есть в них могут быть не только какие-то невинные «перекосы» православных канонов, а вообще всё, что характерно для религиозных сект: жесточайшая дисциплина, полный контроль над душами и кошельками верующих, изолированность от внешнего мира, разные формы насилия – в том числе и над детьми…
Я склоняюсь к мысли, что именно к такому типу объединений относится и пресловутый «мосейцевский приют».
– Есть основания так думать?
– Известно, что у руководительницы приюта, Любимовой, есть «духовный наставник», проживающий в Переславском районе. Как раз с его «благословения» и открылось это странное заведение, о чем в Ярославской Митрополии даже не подозревали. Сам приют выглядит пародией на православный монастырь: в нем есть «матушка-настоятельница», «братья», «сестры», «трутники», «насельницы», проводятся религиозные обряды и церемонии, совершаются коллективные молитвы. Чтение светской литературы, просмотр телевизора и прочие развлечения, насколько я знаю, не допускаются, светские праздники не отмечаются. Приют замкнут, двери там открываются только перед «своими». Внутри царят жёсткая дисциплина и полная подчиненность «матушке» Любимовой. Непонятно как попавшие внутрь дети со своими сельскими сверстниками практически не общаются. В прекрасный местный православный храм члены якобы «православного» приюта – ни ногой, детей возят молиться «на сторону», в мало приспособленное для таких визитов культовое здание. При этом взрослые участники группы регулярно согласуют деятельность со своим переславским «духовным отцом», но на простой вопрос: «так кто же ваш духовник?» не отвечают, юлят. Вся эта совокупность признаков характерна как раз для общин «младостарческого» типа.
Добавлю, что вообще-то первое время приют был более открытым и дружелюбным к миру, но потом началось его быстрое «самозамыкание», стали происходить странные вещи…
– Например?
– Сперва к нам, в Центр религиоведческих исследований, поступила информация из Подмосковья: женщина сообщала, что приют – натуральная секта, туда ушла ее престарелая мать и там же умерла, но перед этим при более чем загадочных обстоятельствах успела переписать обещанное дочери наследство на доверенное лицо Любимовой. Женщина пыталась жаловаться, была на приеме в УВД по Ярославской области, подавала заявление о мошенничестве – но сделка была обтяпана так ловко, что формально оснований для возбуждения дела найти не удалось.
Потом появились сведения, что один из мужчин, обитавший в приюте, зарезал в ближайшем лесу активистку из того же приюта. Однако и тут сам приют формально оказался как бы «ни при чем».
В 2010 году в озере Неро был обнаружен замурованный в бочку с цементом труп женщины в черной одежде, юбке до пят, с нательной иконкой, со следами многочисленных колото-резаных ран и признаками удушения. Заявлений об исчезновении гражданки, отвечающей приметам, в правоохранительные органы области не поступало, и они отрабатывали версию, что это может быть одна из приезжих «насельниц» мосейцевского приюта, однако доказать прямую связь вновь не удалось.
Наконец, в 2012 году прогремела информация о возможных сексуальных домогательствах в отношении детей в мосейцевском приюте. Насколько мне известно, факт таких домогательств следствию установить вновь не удалось – но, согласитесь, слишком уж много скандалов происходит вокруг вроде бы тихой и мирной, озабоченной лишь «духовным воспитанием детей» организации.
– Вы сами были в Мосейцево?
– Да. Когда в 2012 году пресса заговорила о том, что под видом приюта действует религиозная община непонятного толка, руководитель Центра религиоведческих исследований, профессор Александр Дворкин поручил мне по возможности проверить информацию с выездом на место.
Я отправился туда с группой коллег. Жители Мосейцево подтвердили, что «приют» очень странный, его обитатели с селянами практически не контактируют, в местный православный храм не ходят, что творится за высоким забором – неизвестно. Впрочем, кое-что они все же «подглядели». Один из жителей Мосейцево, например, рассказал, что летом двое его сыновей гоняли на велосипедах и услышали из-за стены приюта детские крики. Прислонили велосипеды к забору, встали на седла и видят: похожая на Любимову дама взяла сзади за шеи двух маленьких девочек и тычет их лицом в землю, а те кричат…
Мы, конечно, и сами стучали в калитку этого забора – хотели поговорить с Любимовой или с кем-нибудь из других обитателей. Но нам, разумеется, никто не открыл.
Зато местные жители показали еще несколько домов, оформленных в Мосейцево на Любимову или на других активистов ее общины, и всё порывались отвести нас за село, на свалку. Дело в том, что приют активно выпрашивает у добрых людей продукты питания, товары народного потребления и так далее. Но, говорили жители, всё это не попадает к детям, а скапливается для отправки «духовному отцу». Иногда продукты долго копятся, портятся, и их выбрасывают. Наши собеседники отмечали, что на местной свалке как раз лежит полуметровый слой таких вот собранных приютом якобы «для нужд детей», а теперь выброшенных продуктов…
На вопрос, куда же Любимова водит молиться детей, если местный храм она игнорирует, жители пояснили: в маленькую церковь-времянку села Белогостицы. Была как раз суббота, и воспитанники приюта туда отправились. Мы поехали следом. В Белогостицах поговорили с местными жителями, что у них за церковь, и получили парадоксальный ответ: «А мы там не бываем, нас там не ждут. Детей крестим обычно в других храмах, там же и венчаемся, и отпеваем».
– То есть в Белогостицах имеется храм, где ждут Любимову с детьми, но не хотят видеть местное население?
– Получается, что так. Белогостицкая церковь действительно производила странное впечатление – к полуразрушенной стене бывшего женского монастыря было пристроено что-то вроде деревянного павильона с крестом над входом. Рядом стояли три машины: две с московскими номерами и одна с ярославскими. Мы разыграли из себя любознательных туристов, которые осматривают местные достопримечательности. Зашли. Внутри стояли и пели что-то религиозное шесть маленьких девочек из приюта под надзором двух строгих, с поджатыми губами, очкастых дам в платочках. Любимова, увидев незнакомых лиц, сразу о чем-то зашепталась со стареньким священником, и тот на нас начал странно посматривать. Кроме того, в храме были еще двое молодых, крепко сбитых людей в кожаных куртках, больше всего напоминавших «братков» середины девяностых. Они переглянулись с Любимовой и затем, не скрываясь, ходили за нами туда-сюда. В общем, жители Белогостиц оказались правы – здесь, похоже, был храм «только для своих».
Вот такой получился визит.
– А дальше?
– Когда я вернулся, то направил отчет в Центр религиоведческих исследований. Написал, что с моей точки зрения, по результатам бесед с местными жителями, по факту осмотра странноватого храма в Белогостицах и всему прочему ситуация представляется тревожной, и есть основания полагать, что под видом «православного приюта» может работать формирование сектантского типа. Отметил также, что по некоторым данным этот незарегистрированный приют тесно связан с другой, зарегистрированной организацией – так называемым «Угодичским домом милосердия». На этом моя миссия была завершена.
– Но сами-то Вы что по поводу последних событий с «упавшей и умершей девочкой» думаете?
– Думаю, что многим контрольным органам надо, простите за грубость, «прочистить уши», чтобы быстрее реагировать на тревожные сигналы. «Мосейцевская» тема ведь уже несколько лет на слуху. Вроде бы все знают, что никакой общины у Любимовой не зарегистрировано, и никакого приюта не зарегистрировано тоже. Уже одно это должно вызывать у кучи государственных инстанций вопрос, на каких основаниях там оказываются свозимые из разных уголков России дети, что за «религии» их там обучают и что с ними там вообще делают. Но местные органы опеки словно спят. Я думаю, что, видимо, есть какая-то закулисная дружба Любимовой с некоторыми ответственными лицами, которые готовы «закрыть глаза» на этот странный приют. Без сомнений, требуется не поверхностная, а комплексная проверка данного заведения – иначе в нем так и будут дальше «падать с печек и умирать» дети.