[03.11.2010] “Я таскал элитные гробы”

Ситуация с “реабилитационным” центром “Город без наркотиков” в Нижнем Тагиле (напомним, там для директора дело кончилось тюрьмой) стала возможной, потому что в России до сих пор нет закона о реабилитации больных наркоманией. И сегодня заниматься этой деятельностью может кто угодно и как угодно.

И вот — очередной скандал, в который попала крупнейшая в России сеть “стационарных восстановительных центров” для наркозависимых, филиалы которой есть и в Подмосковье. А как все хорошо начиналось…

Организация “Преображение России” (“ПР”) возникла 10 лет назад в Кемерове. Сегодня это крупнейшая сеть в стране — она насчитывает 350 бесплатных центров для наркозависимых по всей стране, и только в Московской области их 15 — в Домодедове, Лобне, Красногорске и других городах. Для сравнения: у нас по всей России есть всего 3 государственных ребцентра и пара сотен коммерческих.

Центры “ПР” сразу привлекли к себе внимание тем, что, как Айболит, звали под свое крыло всех подряд: приходи, дескать, ко мне лечиться и корова, и волчица. Своими целями они поставили: “Реабилитация людей, находящихся в зависимости от наркотических веществ и алкоголя, а также освободившихся из мест заключения и участников боевых действий. Помощь беспризорным детям и трудновоспитуемым подросткам. Содействие социально неблагополучным категориям граждан. Можно приехать в любое время, в любом состоянии, с любыми проблемами. Документы необходимы при наличии. Имеется возможность совместного проживания в одном центре семейных пар, а также матерей с детьми. Предоставляется телефонное общение и неограниченное посещение родственниками, с возможностью проживания в восстановительном центре. Отправка в другой регион по выбору. Бесплатно. Анонимно. Бессрочно”.

Таких щедрых условий не было еще ни у кого. Народ, имеющий проблемы с наркотиками, пошел туда массово. Сотрудники “ПР” рапортовали, скольких наркоманов они бесплатно приютили, перевезли и излечили — получались многие тысячи. И вот те на — “Преображением” заинтересовались и наркополицейские, и работники церкви. ФСКН России разослала по городам и весям письмо, в котором она “не рекомендует” сотрудничать с “ПР”. Специалисты заговорили о финансовой пирамиде с использованием рабской силы. А недавно и Российская ассоциация центров изучения религий и сект выразила “тревогу в связи с ситуацией, сложившейся в Общероссийской общественной организации “Преображение России”: в некоторых центрах началось настоящее противостояние с РПЦ.

— Эта организация с самого начала внушала мне сильное опасение, — говорит Александр Дворкин, президент “Российской ассоциации центров изучения религий и сект”. — Целый ряд вопросов, которые я задавал ее региональным представителям относительно их главного руководства, оставались без ответов. Вместе с этим я неоднократно слышал от разных людей, в том числе и от представителей региональных органов ФСКН, что “Преображение России” — это воровской общак, который занимается отмыванием денег. По поводу того, какой направленности эта секта, можно сказать одно: на сегодняшний момент они теснее всего связаны с неопятидесятниками. Да и многие руководители “ПР” прошли через неопятидесятническую подготовку и отрабатывали ее на реабилитантах. Но также я вижу определенного рода потуги господина Чарушникова (основателя “Преображения”. — Авт.) создать авторский сектантский проект.

“Грядку вскопаем — так и живем”

Центр “ПР” в Лобне занимает трехэтажный особняк с сауной и бассейном. Но когда я там была, сотрудники центра так и не смогли мне объяснить, из каких денег они кормят своих “реабилитантов” — а их было человек 20, — оплачивают аренду и коммунальные платежи: “Ну, где наши ребята снег почистят, где грядку вскопают — вот нам и платят. С этих денег и живем…”. Не смогли они также сказать, по какой методике они занимаются реабилитацией наркозависимых, есть ли у них специалисты.

Рассказать же, что такое “ПР” и занимается ли вообще эта организация реабилитацией, нам согласился Вениамин Деменко, который до недавнего времени занимал пост председателя Московского областного отделения этой организации.

— Сколько людей прошло центры “Преображения”?

— По приблизительным оценкам, во всех центрах в зависимости от сезона пребывает от 4 до 7 тысяч человек единовременно.

— Центры бесплатные. А на что же они существуют?

— Каждый центр ведет коммерческую деятельность, привлекая труд своих “реабилитантов”, которые занимаются всяким неквалифицированным трудом: убирают подъезды, чистят снег, работают грузчиками. Этот труд им не оплачивается, а все заработанные деньги получает руководитель центра, который распределяет средства по своему усмотрению и исходя из указаний вышестоящих руководителей. О размерах прибыли можно судить только приблизительно. В среднем каждый центр в месяц зарабатывает от 100 тысяч рублей. Все центры приносят более 10,5 млн. рублей прибыли в месяц. Эти суммы нигде не фигурируют, тем более в налоговых декларациях. Сборы с прибыли “наверх” насчитывают до 30% — это отчисления от числа заработанных финансовых средств. Такая финансовая база позволяет увеличивать количество центров в геометрической прогрессии. Сегодня открытие “восстановительного центра” — это дело техники.

Люди, пришедшие в “ПР” за реабилитацией, бесплатно работают по 12 часов в сутки без выходных, а в свободное от работы время распространяют рекламу организации для привлечения новых подопечных. То есть трудовых сил. Короче, коммерция — это основной вид деятельности этих центров. Жаль, ведь так было не всегда…

— Люди в этих центрах проходят реабилитацию от наркомании?

— В “Преображении России” нет программ социальной и профессиональной адаптации и нет специалистов! Дело в том, что реабилитация подразумевает под собой социальную интеграцию человека в общество. А задача “ПР” — вычленить, отсеять наиболее активных людей из числа бывших зэков и наркоманов, привлечь их к своей деятельности и объединить, чтобы они организовывали все новые центры с бесплатной рабочей силой.

Никаких статистических данных о людях, которые после таких центров благополучно вернулись в социум, не существует! Наоборот. Находясь там, через определенное время человек приобретает настоящую социофобию.

— То есть боязнь социума вместо социализации?

— В “ПР” формируется четкое деление на “мы” и “они”.

Когда я сам пришел в центр, то поначалу мыл покойников. Занятие не из приятных. Но со временем я втянулся в работу, в общинную жизнь, забыл даже, что у меня есть семья, я стал одним из тех, кого в “ПР” называют “верными”. И такое положение дел меня очень устраивало. Я был уважаемой личностью! Хоть и среди своих, но все же. А что до остального общества — в “ПР” его называют “мир”, — так мне стало на него глубоко начхать. Потому что это общество меня, бедного и несчастного, постоянно отталкивало. Так думал я, и так думают остальные, кто находится в центрах. К сожалению, сформировать у человека негативное мнение о “мире”, где ты все равно будешь колоться или пить водку, легче, чем научить человека самостоятельно жить в социуме.

Конечно, в “ПР” есть и позитив. Но он усматривается где-то в первые два месяца. Человек действительно изолирован от общества, у него нет возможности употреблять психоактивные вещества, алкоголь, он приобщается к труду. Однако в то же время человек понимает, что вернуться в социум ему будет по-прежнему сложно — у него нет ни профессии, ни документов. Поэтому человек выбирает жизнь в организации и остается в ней на годы.

“За это надо платить”

— А как вы туда попали?

— Я сам из Новокузнецка, и мое поколение попало на пресловутые 90-е. В Кузбассе тогда был расцвет преступности: все настоящие, “реальные” пацаны были наголо стриженные и слегка “под чем-нибудь”. И к 16—17 годам все мои друзья стали садиться в места лишения свободы. Меня бог миловал, я отошел от этих дел, жил обычной жизнью, работал, была своя конторка. А потом освободился мой лучший друг и предложил заняться прибыльным бизнесом. Мы занялись им. И в результате я тоже оказался в местах лишения свободы.

Я отбыл от звонка до звонка весь срок. За это время от меня ушла жена, бизнес развалился, я вернулся в никуда, на улицу. Мне хотелось поменять жизнь, начать ее с чистого листа, обустроиться социально, найти работу и так далее. Но оказалось, что это все не так просто. Что более-менее нормальные места требовали образования, специальных знаний. Плюс общество негативно относилось к людям, которые освободились из заключения. Поэтому единственная работа, на которую я мог рассчитывать, это грузчик на рынке. Я начал искать способы заработать, но, кроме криминальных, других способов не было. А я больше сидеть не хотел. И вот однажды я шел по улице и увидел — буквально на каждом фонарном столбе, вот сколько я мог видеть, до горизонта — висели объявления: “Наркомания — выход есть”. Я прочитал — все бесплатно, бессрочно и притом анонимно. Так я пришел в центр.

— Работать?

— Нет, просто там жить. На работу они не принимают, и чтобы стать руководителем, нужно пройти все ступеньки — сначала быть реабилитантом, рыть могилы, убирать снег. Потом ты заслуживаешь доверия и становишься старшим служителем. А так как ротация в “ПР” сильная, то очень скоро можно стать руководителем центра. Люди быстренько поднимаются по ступенечкам — тык-тык — и начинают эксплуатировать других. Не осознавая этого.

— Вам там понравилось?

— Нет. Но у меня выхода не было. Не понравилось, потому что после колонии мне порядком надоели зэки. А я опять попал в ту же колонию, где люди лицемерили и вели себя так же, как на зоне. Хоть и читали по вечерам Библию. И я понял, что это секта, где мне надо вести себя так же, как в колонии, — то есть скрывать, смотреть, наблюдать и попытаться выжить. Хотя были моменты, в которых я по-настоящему верил, жил идеями организации. Потом эти “приступы” стали чаще и чаще, и я окончательно запутался, где я настоящий, а где нет, и выбрал то, что проще, то есть организацию.

— И вы там мыли покойников…

— И могилы рыли, и хоронили. Руководству центра за это платила муниципальная похоронная служба… Хороших людей хоронили: ветеранов, шахтеров. Мне повезло — рост велик, и меня подсовывали в элитные бригады таскать элитные гробы. Я тогда понял, что мои проблемы — это не проблемы. Когда на Зыряновской шахте взорвалось больше ста шахтеров, молодых ребят, я понял, что мне вообще повезло, что я живой. Эти люди не совершали преступления, не употребляли наркотики, работали, обеспечивали семью, радовались, а его раз — и не стало…

Ну вот, и буквально через полгода меня поставили на должность руководителя одного из центров в Кемеровской области. Мы подъезды убирали. Хорошее было время, 2007 год… Тогда не было 30%-ного налога, который надо было отсылать наверх. Не было “политики партии” — захватывать города, чтобы везде проникать, во все структуры… Потом был Красноярск, другие города. И если первые центры могли размещаться в бараках, то тут уже от меня потребовали снимать хорошее жилье. Я узнал, что деньги очень тяжело даются, что людьми надо уметь управлять. Например, появился человек неблагонадежный, начинает вопросы задавать — ты его отправляешь в другой центр, благо их много. Пусть там бунтует, а тебе пришлют безропотного... Что такое трудовое законодательство, я узнал только недавно. Оказывается, в этом есть смысл.

— А как вы попали в Московскую область?

— Из Новокузнецка. Здесь я стал руководителем люберецкого филиала. В московском регионе все было поначалу хорошо, когда было всего 8 центров. Но когда начался искусственный рост организации и за один год их появилось 25, назрел кризис, работать стало негде. В Подмосковье же огромная конкуренция, очень много нелегальных мигрантов. Тут “преображенцы” зарабатывают меньше, чем в Сибири, а аренды здоровые.

Коттедж в Лобне, если не ошибаюсь, обходится в 140 тысяч рублей в месяц. За это же платить надо. И все это на хребте бедных реабилитантов, которые работают за 150 рублей в час по 12 часов. Многие не выдерживают, потому что без выходных, никакого досуга. И уходят. За последний год в центрах “ПР” сменилась как минимум тысяча руководителей. А покинув организацию и оказавшись в чужом городе без средств к существованию, люди совершают преступления.

— Женщина может стать руководителем центра?

— В “ПР” культ мужчины! Только мужик может преобразовать Россию! Женщина — прислуга. Кстати, из-за того что мужчины и женщины в центрах проживают вместе, нередко появляются сексуальные взаимоотношения, которые в “ПР” вне брака категорически запрещены. Поэтому людям предлагается узаконить отношения браком. У многих пришедших в “ПР” в социуме остались дети, долги по алиментам — это никого не волнует. Надо жениться. Но это все ничто по сравнению с тем, что многие “молодожены” имеют ВИЧ, гепатиты. Но это тоже не принимается в расчет, потому что от высшего руководства дано указание, что ВИЧ нет, его придумали масоны.

— А раз ВИЧ нет, то и лечить его не надо.

— Ни в одну ночлежку ты не попадешь, если не пройдешь флюорографию и не сдашь кровь на сифилис! Тебя проверят на педикулез, чесотку. А в “ПР” может попасть каждый. Поэтому рядом могут лежать люди с туберкулезом и здоровые, которые от них заражаются. Санитарный контроль в большинстве случаев отсутствует. Санитарные нормы в центрах, которые расположены в квартирах, просто ужасающие: антисанитария, есть и клопы, просроченные продукты питания — их покупают по бросовым ценам на базах или получают в дар, — и это считается достижением. Плюс отсутствие пожарной сигнализации и противопожарной безопасности в 99% центров.

“Обычно наказывают ударом в печень”

— Если человек в центре нарушает режим, его наказывают?

— Да, еще как, у меня из головы не выходит один случай, произошедший в Поволжье, там на провинившегося просто помочились — это одна из методик воспитания. В Домодедове парень украл 15 тысяч, его переодели в женскую одежду, накрасили и фотографировали. И сказали, что если он попадет на зону, эти фото пойдут вслед за ним. Но это, конечно, из ряда вон выходящие случаи, обычно наказывают ударом в печень или под дых, в крайнем случае в глаз. Это Москва оказала такое влияние на наших сибирских ребят. А в Сибири все по-другому — бьют по селезенке, она потом лопается, человек едет в больницу, ему ее вырезают. Все просто. В одном центре в Ленинградской области руководитель вообще человека убил. Тот пришел в не совсем трезвом состоянии, не было раболепия в глазах, когда ему делали внушение. И его забили.

Убийцу посадили, но за разрыв селезенки пока никто не сел. За последний год в “ПР” от избиений пострадали сотни человек.

И каждый, кто вышел из организации, уже не может вести никакую трудовую деятельность в этом городе, не может заниматься общественной деятельностью. Все, кто вышел из организации, считаются предателями. Или остаешься в организации, или пошел вон в тех драных штанах, в каких пришел.

— Какое у “ПР” отношение с РПЦ?

— У “Преображения” — “свой, пророческий путь, уготованный свыше”, так считает его руководство. Еще во время моей реабилитации мне предлагали принять крещение, которое провели бы руководители “ПР” и их “ученики”. Я отказался. А в начале августа руководитель “ПР” Чарушников направил членам “Преображения России” запрет на участие в православных богослужениях, таинствах и обрядах в Новосибирской области, Камчатке, Воронеже и Свердловской области. Что вызвало открытое возмущение участников тех филиалов, где уже было налажено взаимодействие с Русской православной церковью.

— В чем, на ваш взгляд, основная проблема “ПР”?

— Проблема не в “ПР”, а в том, что реабилитацией наркозависимых может заниматься кто угодно — хоть шаман. И сегодня нужно проявить очень серьезное внимание со стороны силовых структур, со стороны государства и церкви, чтобы исправить ситуацию. Нужно давить на то, чтобы “ПР” легализовывалось, выходило из тени, чтобы финансовые операции были прозрачны. И чтобы оно называло вещи своими именами — не реабилитация, а временное пребывание.

— Как вы вышли из “ПР” и решились взять и все рассказать?

— В “ПР” было благодатное время, когда сотрудничество с РПЦ было хоть и с двойным дном, но вполне легитимное. Тогда я познакомился с батюшками. Процесс моего воцерковления был нелегким, я пару раз пытался выйти из структуры “ПР”, пытался покончить с ее ритуально-религиозными практиками, но все тщетно. Каждый раз я возвращался назад. Выйти из “ПР” не так-то просто, это серьезное предприятие, тем более тогда, когда ты уже осознаешь, что жить как раньше, нарушая закон, употребляя психоактивные вещества, ты уже не хочешь, а оставаться в системе “ПР” уже не можешь. Вот и мечешься между молотом и наковальней, пока тебя не додавит. Но выйти все же удалось с помощью одного священника из Новосибирска о. Александра Новопашина, который мне дал дельный совет, а я ему последовал.

— И какой совет?

— Не противоречить совести и Священному Писанию. Хоть мне было и нелегко, я решил уйти из “ПР” окончательно и рассказать всем о реальном положении дел в “ПР”. Ведь, согласитесь, внести ясность в даже самое темное дело — это многого стоит. У нас недоразвитое законодательство, огромный спрос на бесплатные центры реабилитации и даже ночлежки. А спрос рождает предложение. Но по крайней мере теперь одурачить кого-либо будет намного сложнее.

Ольга Петрова
MK.RU