[18.09.2024] Свежие древности неоязычества
На днях Наталья Поклонская – советник генпрокурора РФ, экс-депутат Госдумы, экс-прокурор Крыма и личность известная — вновь привлекла всеобщее внимание. В одной из школ Херсонщины она провела урок «Разговоры о важном», в ходе которого обратилась к детям с проповедью неоязычества.
Взгляды Натальи — которую не так давно считали православной — производят странное впечатление. Но она не первый и не единственный адепт неоязычества среди известных лиц — и даже среди людей высокопоставленных.
Чем людей привлекает неоязычество? Прежде всего, своей нетребовательностью.
В нем нет какого-то определенного нравственного кодекса. Оно не требует от вас ни любви к ближнему, ни молитв за врагов, ни верности в браке, ни воздержания вне брака.
Оно не требует от вас никаких усилий. Вы не обязаны вставать в воскресное утро и проводить два часа на ногах.
Вы не обязаны прилагать интеллектуальные усилия к пониманию христианской догматики или усилия нравственные — к исправлению своей жизни.
Вы не обязаны — и это, возможно, самое привлекательное — признавать, что вы в чем-то были неправы, в чем-то согрешили, что вы должны пересмотреть свои взгляды и поступки. Несмотря на частые претензии неоязычников на древнюю воинскую доблесть, неоязычество не предполагает какой-либо дисциплины.
Если от обращения в Православие человека может удерживать соображение «мне же многого будет нельзя», то для неоязычества такого барьера не существует.
Если становясь православным, вы присоединяетесь к реально существующей древней традиции, которая сложилась уже задолго до вас, то неоязычник волен сочинять свою «древнюю веру» буквально на ходу — такую, как ему (или ей) больше нравится.
Неоязычник может составить себе какой ему будет угодно коктейль из элементов самых разных верований и мифологических систем — что мы и видим в случает Натальи Поклонской, у которой кельтский праздник Ламмас смешивается со скандинавскими рунами и все это относится к «нашим предкам».
В том, что «нашими предками» оказываются древние германцы в перемежку с кельтами, нет ничего удивительного. Да хоть инопланетяне! В этом характерная прелесть неоязычества — каждый может выдумать себе седую древность по вкусу, каких угодно предков и какие угодно «тайные знания».
В этом отношении неоязычество никоим образом не является продолжением древнего. И не только потому, что дописьменные традиции утрачены и восстановить их невозможно. Но и потому что древнее язычество было совершенно другим явлением. Современным неоязычникам оно бы вряд ли понравилось.
Оно отражало опыт жизни в суровом, беспощадном мире, где никто не ожидал от богов милости и сострадания. Человеческие жертвоприношения в Швеции, например, прекратились только с приходом к власти первого христианского короля.
Дело было не в том, что люди того времени были мрачными садистами (хотя и этого хватало). Они действительно верили, что богов нужно задабривать таким образом — не то хуже будет.
В романе великого нигерийского писателя Чинуа Ачебе «И пришло разрушение» описывается язычество, которое еще застали его родные.
Войны между деревнями, человеческие жертвоприношения по требованию полусумасшедшей старухи, вещающей от имени местного божества, новорожденные близнецы, которых выбрасывают из-за веры в то, что они приносят беду. Мрачный мир, полный жестоких суеверий — и не нужно думать, что африканцы той эпохи чем-то радикально отличались от наших языческих предков.
Потом прибывают миссионеры, которым, в насмешку, старейшины выделяют место в Нечистом Лесу, куда местные не суются, потому что там злые духи, неупокоенные покойники и прочая жуть. Как пишет Ачебе,
«Но на следующее утро эти безумцы и впрямь начали расчищать участок леса и строить дом. У жителей Мбанты не было ни малейших сомнений в том, что в ближайшие четыре дня миссионеров постигнет неминуемая смерть. Миновал первый день, за ним второй, потом третий, потом четвертый — но ни один из миссионеров не умер. Все были озадачены. И тогда пошла молва, что Бог белого человека наделен невероятной силой....»
Язычники (не нео-, а настоящие) сталкиваются с ошеломляющей новостью — оказывается, жертв кровожадным божествам можно и не приносить, жестоким суеверным обычаям — и не следовать, духов не задабривать. И ничего им за это не будет — потому что Бог христиан сильнее всего этого.
Как (вернемся к Европе) писал митрополит Киевский Иларион в «Слове о Законе и благодати», «И уже не капища сатанинские воздвигаем, но Христовы церкви созидаем. Уже не закалаем друг друга (в угоду) бесам, но Христос за нас закалаем бывает и раздробляем в жертву Богу и Отцу»
Для язычника его боги были реальностью. Нельзя сказать, чтобы он их любил. Но с ними надо было поладить, их надо было задобрить.
Неоязычество с самого начала уводит человека в мир заведомых фантазий.
Конечно, люди имеют право на свои взгляды — даже самые экстравагантные. У нас свобода вероисповедания, хочет человек праздновать кельтские праздники (в редакции современных виккан) и при этом немножечко скандинавить — закон этого не воспрещает.
Другое дело, что это не стоит тащить в школы. У язычества есть проблемы — которые являются обратной стороной того, что в нем людей привлекает.
И первая из них — разрушение самого представления об истине.
Когда человек играет в высокого нуменорского эльфа, а на самом деле он студент второго курса, это не страшно — до тех пор, пока он в состоянии разделять игру и реальность. Проблемы начнутся, если в самом деле начнет считать, что он — эльф, черным мордорским колдовством брошенный в Москву, что его родители — люди ему чужие, и эта страна, культура и история — вообще не его. Если бы тот же студент начал вместо физики и химии изучать «тайные знания» своих эльфийских предков, это создало бы определенные затруднения.
Фэнтезийность неоязычества не была бы проблемой — да фантазируйте на здоровье — если бы люди сохраняли способность отделять фантазии от реальности.
Проблема как раз в том, что неоязычество выдает фантазии за реальность, а игровую идентичность — за подлинную. И эта идентичность оказывается чужой и враждебной по отношению к реальной. Люди, которые являются наследниками тысячелетней христианской цивилизации, принадлежат к одной из великих европейских христианских культур, убеждают себя в том, что это идентичность им чужда и враждебна, а на самом деле они «древние славяне», празднующие кельтские праздники под скандинавскими рунами.
Это все может показаться слишком сказочным, слишком фантастичным, чтобы об этом беспокоиться.
Увы, но опыт ряда стран — Германия тут самый яркий, но не единственный пример — говорит о том, что большим группам людей можно навязать ложную, придуманную идентичность, и они ее, увы, подхватят. Как немцев превратили в «арийцев».
Конечно, люди могут фантазировать как им будет угодно. Явление нездоровое, но ненаказуемое. Но школе ему точно не место.
С.Худиев
Радонеж