[04.06.2010] Дневник Елены М.: «В секте нас лечили голодом и ремнем»
В «этих наших Интернетах» много чего пишут. Почти как на заборах. Но иногда всплывают удивительные по силе и правде жизни документы.
Случайно наткнувшись на этот уникальный дневник, я поняла, что его должны прочитать как можно больше людей. Опыт молодой женщины, ребенком несколько лет подвергавшейся систематическому моральному и физическому насилию в секте, как никогда, кстати и сейчас. Особенно для тех, кто боится собственных детей и доверяет их воспитание разнообразным гуру и вождям.
Я связалась с автором дневника. Вместе мы выпили литров 20 чаю на моей кухне. Напротив меня, болтая ногой, сидела какая-то просто греческая богиня в джинсах - такая красивая, такая сильная, такая мудрая. У нее есть маленькая дочка, великолепное образование и чувство юмора. И напрочь отсутствуют комплексы и страх перед жизнью, несмотря ни на что.
ДОСЬЕ НА «КУМИРА»
Он собирался вылечить от шизофрении весь народ
Бабушка Елены, а затем и ее родители в начале 80-х оказались под влиянием «психиатра» Виктора Столбуна. 25 лет назад его «методика» лечения шизофрении, алкоголизма и всех прочих болезней наделала много шуму. Суть ее заключалась в так называемом «слоении»: раздражении нервных окончаний кожи при помощи химического вещества - хлорэтила. Считалось, что это каким-то образом помогает излечить самые тяжелые психические расстройства. Помимо слоения, Столбун воздействовал на психику и напрямую - постоянными внушениями, многочасовыми беседами, созданием экстремальных ситуаций, в которых нельзя было повести себя «неправильно». Тех, кто нарушал правила или не справлялся с поставленными задачами, били, подвергали насмешкам и остракизму. Возможно, в методе Столбуна и было что-то терапевтическое, что помогало некоторым людям. Но, по мысли «великого врачевателя душ», в лечении нуждались все поголовно - от младенцев до глубоких старцев. Все вокруг были больны шизофренией. Кроме, разумеется, самого Виктора Давыдовича и его ближайшего окружения...
Под его руководством функционировала целая коммуна. Жили по принципам, забытым еще в 20-е, - строили коммунизм, работали почти круглые сутки, не имели личной собственности и денег, все делали коллективно и во благо коллектива.
Особенно прославилась детская коммуна. Ее восхваляли и превозносили как образец современной советской школы. Юные столбуновцы были послушны, работящи, схватывали все на лету (пришлось научиться, ведь за плохую учебу их били).
Столбун гастролировал по городам Советского Союза и демонстрировал чудеса исцеления и воспитания, привлекая к своему стану все больше поклонников. Особым талантом этого человека (у которого, кстати, не было законченного медицинского образования, что не помешало ему показывать невесть откуда взявшийся диплом и даже называться профессором) было умение построить отношения с сильными мира сего.
Его влияние простиралось невообразимо далеко. В пациентах клиники Столбуна числились знаменитые литераторы, режиссеры и артисты (например, Ролан Быков, Эдуард Успенский, Юрий Энтин - эта информация из открытых источников), высокопоставленные военные и чиновники, сотрудники секретных служб. К нему привозили по уши завязших в пьянстве и наркотиках «мальчиков-мажоров», измучивших своих номенклатурных родителей. Параллельно с ними в коммуне оказывались совершенно обычные дети - вроде маленькой Елены, - которых привели туда увлекшиеся методом Столбуна мама с папой.
От тюрьмы спасли высокие покровители
В середине 80-х Виктором Столбуном занялись правоохранительные органы. Консилиум из ведущих ученых Института им. Сербского, НИИ психиатрии, Института мозга и др. вынесли вердикт: метод Столбуна противоречит понятиям гуманности, он калечит психику и должен быть немедленно запрещен.
Но, несмотря на возмущение общественности, Столбуна никто не арестовывал и в тюрьму сажать не собирался. Все заведенные было уголовные дела были закрыты. Удивляться нечему - покровители у «доктора» были настолько серьезны, что противостоять им в здравом уме и твердой памяти не решился бы ни один следователь. Кроме того, его защищали многие известные журналисты и даже правозащитники (например, Сергей Ковалев).
В конце 90-х имя «великого психиатра всех времен и народов» как будто бы подзабылось. Но тут возник новый скандал, на этот раз уже с государственным оттенком. В 1999 году Столбун и его ближайшие приспешники нашли себе приют под крылом... Минобороны. Свои таинственные манипуляции они практиковали прямо в Военно-клиническом госпитале ВВС, пользуясь бюджетными средствами, аппаратурой, санитарными машинами крупной ведомственной больницы. Когда об этом прознали журналисты, случился невероятный конфуз. По приказу Генштаба лаборатория Столбуна была закрыта.
Сейчас идеолога лечения всего населения от тотальной шизофрении уже нет в живых. Но дело его процветает. Медицинский центр, в котором его последователи продолжают «слоить» всех сирых и убогих, вполне спокойно обосновался в самом центре Москвы. Коммуна тоже существует - выкупила старое школьное здание в провинциальном городке и живет по заветам покойного учителя.
Только Елена больше не имеет и не хочет иметь к этому никакого отношения. Она говорит мне: «Я решилась написать про секту потому, что до сих пор никто, ВООБЩЕ никто из «внешних людей», в том числе и те, кто поддерживал и поддерживает Столбуна, по-настоящему не знает, что именно происходило внутри. Некоторые догадывались, конечно. Но на публику сор из избы не выносился никогда. Я думаю, что пора это сделать».
ДНЕВНИК
«Как я попала в секту»
В 1981 году мне было 7 лет. Я окончила первый класс в Ленинграде. На каникулы родители меня послали к бабушке в Среднюю Азию. Приехав к ней, я опешила, увидев, что в квартире живет человек двадцать совершенно незнакомых людей. Все спали на полу под общими одеялами, ели тоже на полу. У многих были вши. У меня они скоро тоже появились.
Как-то одна из взрослых женщин позвала меня в комнату и сказала, что будет меня лечить. Она меня «постучала» и «послоила». Сначала она со мной беседовала и спросила, «на сколько баллов у меня злоба». Затем она попросила закрыть глаза и положить обе руки на стол. В течение нескольких минут она выстукивала ритм, а я должна была на слух в определенном порядке отвечать руками. С помощью этого измерялся уровень агрессии человека.
Она попросила меня снять трусы и лечь на бок. Мне на ягодицы и на пальцы ног в определенные точки лили жидкий хлорэтил. Чувствовалось жжение. Потом ягодицы и пальцы сильно чесались. С тех пор это проделывалось со мной очень часто. Никаких изменений я не чувствовала, хотя мне объясняли, что подобное лечение необходимо для снятия напряжения и агрессии. Всех остальных, как детей, так и взрослых, тоже периодически лечили таким образом.
«Главный», «коллектив», миссия
Вскоре я узнала, что во всей этой кутерьме есть Главный. Это был старый (тогда мне так казалось, а ему было не более пятидесяти лет), низкого роста, с большим мясистым носом, со всклокоченными серыми волосами, с маленькими глазами человек, которого все очень боялись и уважали. Я тоже к нему так стала относиться.
Также я узнала, что все это называлось «коллектив». В нем собирались люди, желающие построить коммунизм, чтобы спасти мир от тотальной шизофренизации и гибели. Главный считал, что большинство людей на Земле больны шизофренией, алкоголизмом, наркоманией или находятся под этой угрозой. Для того чтобы выздороветь, необходимо скорректировать психику человека. Это возможно при условии коррекции всех членов семьи, так как система отношений в семье является главным источником психических отклонений у человека. Таким образом, в коллектив люди приходили целыми семьями.
В секте было два коллектива - взрослый и детский. Я жила в детском.
Детей воспитывали по следующим принципам. Самая большая ошибка родителей, по мнению Главного, в том, что детей в семьях балуют и чрезмерно опекают. Из-за этого детский мозг тормозит в развитии, и, соответственно, ребенок становится малоэффективен. Детям надо предоставлять максимум самостоятельности и свободы. Родители должны обеспечивать благоприятную психологическую атмосферу в семье: атмосферу доброжелательности, «чистоты отношений между полами».
Считалось, что детей, пришедших в коллектив, необходимо изолировать от родителей, чтобы вырвать их из привычной среды и показать им другую систему отношений. Встречи с родителями проводились крайне редко и под контролем педагогов. Переписка с родителями также жестко контролировалась.
Проводились беседы. Главный собирал всех и много часов подряд говорил. Люди сидели кругом на полу в абсолютной тишине. Беседы могли длиться многими часами. Бывали случаи, когда люди падали в обморок. Считалось, что это хорошо: значит, до человека дошел смысл сказанных Главным слов, и человек так расслабился (то есть перестал злиться), что даже потерял сознание.
Из бесед я улавливала, что мы на войне с шизофренией, страшно больны и, если бы мы не попали в коллектив, умерли бы. Все, что вне коллектива, опасно и заразно. У нас много врагов, которые хотят нам навредить и даже уничтожить, поэтому мы должны быть предельно осторожными с посторонними людьми. Врагов Главный часто называл «сионистами».
Главный еще часто говорил о взаимоотношениях между мужчиной и женщиной, о том, что они должны быть чистыми - «без грязи». А у нас у всех, говорил он, отношения грязные, и что, в частности, я - бл...дь (мат там поощрялся; говорилось, что это язык настоящих трудовых людей, а не «псевдоинтеллигенции»). Однажды к нам приехал мальчик лет двенадцати. Мы подружились. Мне тогда было 8 лет. Вот тогда и начался первый мой «мордобой». Мне сказали, что я его развращаю. Со мной проводились долгие публичные беседы в резкой форме. Меня травили, как зверя, я попала в опалу. Это когда все тебе устраивают бойкот и обращаются, как с рабыней. Я повиновалась и старалась изо всех сил «улучшиться».
Спустя примерно год я не представляла своей жизни без коллектива. Вся моя жизнь до него казалась мне сплошным кошмаром и постепенно почти стерлась из памяти
«На выступлениях хора мы плакали и падали в обмороки»
У нас был театр, мы гастролировали по стране. Театр мне нравился. Было интересно. Иногда мы сутками репетировали, жили на сцене и за кулисами.
Однажды мы показывали «Терем-теремок». Я играла лягушку. Я отыграла первую сцену, и занавес закрыли. Неожиданно ко мне подлетел Главный и с размаху залепил мне пощечину, крикнув мне в лицо: «Ты будешь нормально играть сегодня, сволочь?!» Щека горела как ошпаренная. Я взяла себя в руки и доиграла спектакль до конца. Доиграла хорошо. Дивное ощущение высвобождения, абсолютного расслабления после пощечины...
Кроме театра, у нас был еще и хор. Нас всегда учили, что самое главное на сцене - это искренность. Мы все очень старались петь от души. Многие во время песен даже плакали. Это очень поощрялось педагогами. Случалось, что люди во время пения в хоре или в течение долгих бесед падали в обмороки. Тогда Главный радовался и говорил, что это очень хорошо.
Автостопом по стране
В теплое время года мы ходили в походы автостопом. Путешествовали по городам, селам, деревням, кишлакам и выступали со спектаклями и хором. Очень много всего повидали. Я с восторгом вспоминаю об этом.
За один поход мы преодолевали расстояние от 1 до 3 тыс. км. Поход мог длиться около месяца. Обычно мы ездили на дальнобойщиках. Нашей задачей было не просто передвигаться на попутках, но и рассказывать водителям о своих идеалах и целях.
Приключений в походах было много. Сейчас, вспоминая все это, я удивляюсь, как мы избежали всяких несчастных случаев.
Голод, мордобой и трудотерапия
Жили мы коммунами, в которых всегда была строгая иерархия: главный педагог, помощник педагога и «говно», то есть те, кого лечили. К «говну» применялась психотерапия и мордобой. В одной квартире могло жить до 20 человек. Спали на полу, питались очень скудно. Я помню почти постоянное ощущение голода. Как-то раз после выступления нас пригласили в ресторан. А Главный начал орать на пригласивших нас людей, что мы не нуждаемся в подачках, что нам нужна только духовная пища, а не эта мещанская мерзость.
За разные провинности нас часто били. Одна девочка пила чай и держала кружку рукой с отставленным мизинцем. Педагог с размаху ударила ее по руке и по лицу. Нам говорили, что пальчик отставляет только «псевдоинтеллигенция».
Мы были настолько выдрессированны, что сами следили друг за другом. Как-то раз одна девочка в школе на перемене съела яблоко и ни с кем не поделилась. Мы все собрались и договорились после уроков встретиться и провести с ней беседу. Встретились, набили морду. Мы это делали не потому, что нам было жалко яблоко, а потому, что мы не хотели ей дать «погибнуть» от шизофрении и бл...дства.
Периодически я попадала в опалу. Меня вдруг начинали обвинять в бл...дстве, в том, что я «развращаю девочек и мальчиков». Меня «выгнали из коллектива» и поселили отдельно. Я довольно долго жила в изоляции с одним приставленным ко мне педагогом. Она меня лечила (стучала и слоила), а также каждый день меня била руками, ногами, палкой, таскала за волосы, кричала на меня.
Но буря утихла, я «вышла из ухудшения», и меня снова приняли в «коллектив». Я была счастлива, так как была уверена, что жизнь моя кончена, и даже если я останусь жить, то жить буду «на панели» (так мне говорили).
Летом мы работали в колхозах. Жили либо в палатках, либо в бараках. Иногда выполняли по 3 - 5 норм за день. Ехали домой грязные, уставшие, у меня перед глазами аж круги шли, и все равно все пели.
Местные жители поражались нашему мужеству. Среди них ходили слухи, что мы либо биороботы, либо зеки, так как нормальные люди так жить и работать не способны.
Конец «коллективной» жизни
Когда я перешла в четвертый класс, всех нас в целях конспирации распределили в разные школы. У нас были придуманные истории для учителей и одноклассников о том, где наши родители. Правду говорить было строжайше запрещено. Главный нам всегда говорил, что у нас много врагов, которые хотят нас уничтожить.
Примерно раз в 2 недели мы ездили все вместе на квартиры к родителям некоторых детей, кто жил неподалеку, чтобы отмыться (в доме, в котором мы жили, был только холодный водопровод в кухне), постираться и побороться с «друзьями». Так у нас было принято называть вшей, чтобы никто из посторонних не догадался, что они у нас есть.
Потом мы переехали в N-скую область, в маленькую деревеньку. Мне тогда исполнилось 12 лет.
Нас определили в местную школу. Мы после школы должны были идти помогать взрослым или на ферму, или в столовую. Ферма была страшная, холодная, грязная, с морем крыс, которые за одну ночь могли сожрать новорожденного теленка до костей. Морозы стояли в тот год до 45 градусов.
Помню, в какой-то момент одна из наших девочек, вернувшись домой из школы, сказала мне по секрету, что не собирается идти на ферму в сорокаградусный мороз, а будет сидеть дома и ничего не делать. Я была потрясена. Я спросила, не боится ли она, что ее будут ругать. Она выразила абсолютное спокойствие: «Пусть ругают!» И тут я словно очнулась. Я вдруг увидела, что некоторые из наших педагогов ходят в шубах, а мы в старых телогрейках. Что они по вечерам закрываются в комнате и едят жареную колбасу и картошку, а мы только овсяную кашу и хлеб. Иногда обращаются с нами, как с рабами. На моих глазах травили моих друзей. Я вдруг повсюду увидела несправедливость. И я стала избегать работы. Мне очень захотелось домой. Только мне очень страшно было в этом признаться даже самой себе. Наша жизнь в коллективе была очень замкнутой. Информация извне поступала только от педагогов. Я не сомневалась, что жизнь вне коллектива ужасна, кошмарна и смертоносна. Сама мысль о том, что я могла бы жить в другом мире, с родителями, дома, казалась мне нелепой и недопустимой. Хотя очень хотелось домашнего уюта.
И тут приехала мама. Главный собрал всех на беседу. Он говорил о том, что моя мать фашистка. Я не привыкла ставить под сомнение его слова, но на этот раз во мне кипела злоба. И тогда я окончательно решила, что уйду.
Когда была суматоха, связанная с очередным уголовным делом, всех детей решили временно распустить по домам. Помню, как бабушка меня позвала и спросила, хочу ли я временно поехать домой. Мне было очень страшно сознаться, но я согласилась.
Мама меня забрала домой. Первое время я скучала и писала всем письма, и мне писали. Но больше я туда не вернулась. Помню, как мама осторожно объясняла мне, что вокруг меня много хороших людей и я тоже хороший человек. Я верила ей. Я довольно быстро втянулась в новую интересную жизнь, хотя мне стоило большого труда нагнать школьную программу.
ГОЛОС ИЗ НАСТОЯЩЕГО
В дневнике описан один из эпизодов моей жизни - с 7 до 12 лет. Я старалась максимально честно вспомнить себя ребенком. Так я воспринимала себя и жизнь вокруг в то время. Мне было интересно вспомнить себя ребенком, потому что мне интересны дети сейчас: «О чем они думают? Что их волнует? Что их радует? Чего они хотят?»
Вспоминая себя в детстве, я понимаю, насколько важно ребенку расти в атмосфере УВАЖЕНИЯ, ИНТЕРЕСА И ВЕРЫ. И как для каждого ребенка важна мать (или тот, кто ему ее заменяет), где бы она ни была, рядом или нет. Если мать дает своему ребенку почувствовать то, что она его уважает, он ей интересен и, главное, что она в него ВЕРИТ, то все у ребенка будет хорошо, то есть так, как он захочет.
Когда мне говорят или намекают на то, что я г...но, мне все равно и даже смешно, потому что МОЯ МАМА, несмотря ни на что, МЕНЯ ЛЮБИЛА. И я в себе уверена в любой ситуации благодаря ей. Благодаря тому, что моя мама никогда не ставила под сомнение мою красоту, силу и ум.
Скажу также, что я, наверное, благодарна судьбе за то, что она дала мне шанс испытать свои возможности, получить представление о своих пределах и оттачивать целостность своей личности.
Я не могу дать ни положительной, ни отрицательной оценки деятельности Главного. И не буду этого делать. Я могу лишь сказать, что лично мне нравилось или не нравилось. Хотя все это, конечно, материал для размышлений на всю жизнь...
Мое пребывание в секте в течение пяти с половиной лет есть мой бесценный опыт, который я использую в качестве своего жизненного ресурса. Сейчас я вижу в своей жизни много точек отсчета, массу возможностей, и я не боюсь (мне страшно, но я не боюсь!) жить так, как мне хочется.
Важно не то, что и как в нас вложили, а то, как мы это используем. Я так сейчас думаю.
(Из личной беседы с Еленой М.)
ЭПИЛОГ
Елена давно выросла и живет обычной жизнью. Она окончила МГУ, выучила три языка, работала в сфере бизнес-консалтинга, PR и рекламы. Была замужем, сейчас разведена. Воспитывает 5-летнюю дочь. Работает с детьми и пишет о них статьи. Мечтает стать писателем.