[19.11.2023] Он жил Богом: об отце Данииле Сысоеве

14 лет назад, в ночь с 19 на 20 ноября, в московском храме святого апостола Фомы на Кантемировской был убит иерей Даниил Сысоев – мой первый знакомый священник и первый служитель Бога, который говорил со мной именно о Боге.

Републикую здесь свои воспоминания об отце Данииле, изданные в сборнике «Неизвестный Даниил» (Благотворительный фонд «Миссионерский центр имени иерея Даниила Сысоева», 2013. С. 232-241.).

Отца Даниила мы с моей женой Аленой впервые увидели в марте 2005 года в гостях у нашего общего знакомого. Там было много очень разных людей, все говорили на свои темы, стусовывались по отдельным группам и вспоминали об общем празднике только тогда, когда кто-то предлагал очередной тост. И вот во время этого всеобщего гула и веселья вдруг пришел новый гость — некий отец Даниил, которого в этой компании половина людей вообще не знала, а мы с Аленой относились как раз к этой половине. Должен признаться, что к тому времени у меня практически не было ни одного знакомого священника, точнее говоря, не было ни одного священника, с которым бы я мог свободно общаться за пределами храма, а тем более, оказаться за одним столом на квартире общих друзей. Правда, именно в этот период я уже начал активно интересоваться внутрицерковной жизнью и очень хотел поближе познакомиться с какими-либо священнослужителями, так что отец Даниил, без всякого преувеличения, стал первым священником в моей жизни – первым, к кому я мог обратиться не только за благословением.

Когда отец Даниил сел за общий стол и начал торжественно произносить свой тост, мне сразу стало очевидно, что перед нами открывается не просто очередной батюшка, а настоящий проповедник, каких лично я ещё нигде никогда не встречал, кроме как на страницах церковной истории. Про отца Даниила нельзя было сказать, что у него была какая-то особая «харизма», он, вообще, никогда не пытался повлиять на слушателя какими-либо иррациональными приемами, как это делают многие батюшки за отсутствием лучших средств. Он никогда не возвышал себя над собеседником, не «давил авторитетом», не строил многозначительное выражение лица, не говорил бессмысленными загадками, не делал надменных пауз в проповеди, заполняющих собой отсутствие настоящей мысли. Отец Даниил, вообще, никогда не занимался имитацией чего-либо, потому что он не нуждался в этой имитации, ему нечего было скрывать и ему всегда было что сказать каждому человеку, в любое время и в любой ситуации. Я уже не говорю о том, что он никогда и ни при каких обстоятельствах не мог повести себя таким образом, чтобы вызывать у вас какую-либо личную обиду или досаду.

Поэтому, как только я услышал первые слова тоста отца Даниила, неизбежно переходящие в обстоятельную проповедь, то был весьма удивлен отсутствием какого-либо внешнего, «театрального» эффекта. Театр отсутствовал здесь начисто, но зато в избытке была абсолютная подлинность содержания и формы: было сразу ясно, что перед нами не какой-то очередной православный харизмат, а совершенно нормальный человек, абсолютно искренний и убежденный в своих словах, не скрывающий своё желание донести эти слова до нас, случайных слушателей, случайно встретивших его на очередной тусовке. Да, он говорил как власть имеющий, но это была не власть внушения, а власть убеждения, призывающая нас не к слепому подчинению, а к свободному рассуждению. В тот же вечер у меня состоялся первый за всё наше общение спор с отцом Даниилом – спор, в котором он был абсолютно прав, что мне пришлось признать в скором времени, хотя на тот момент его поддержало меньшинство из присутствующих, а большинство разошлось в общем настроении, что «батюшка, конечно, хороший, но гонит что-то не то…»

Мне очень трудно со всей ответственностью сказать, что я «подружился с отцом Даниилом», потому что я был не столько другом, сколько сторонним мирянином, сочувствующим его делу, но с его стороны ко мне с самого начала, с того самого вечера, была такая открытость и готовность к постоянному общению, как будто он всю жизнь только меня и ждал, так что мне до сих пор просто стыдно за своё отсутствие перед ним тогда, когда он хотел бы меня видеть. Однако его отношение ко мне не было чем-то эксклюзивным, так открыто и настойчиво он общался со всеми другими людьми, не разделяя их на своих и чужих. Но это было вовсе не заискивающее «растворение в людях», как может показаться на первый взгляд, а все-таки учительство и наставничество, преследующее только одну конечную цель – спасти лично тебя самого.

Отец Даниил был «растворен в Боге», он буквально жил Богом и практически ни о чем, кроме Бога, никогда не говорил и не писал. Всё, что входило в сферу его внимания, все темы и проблемы, которые он вдруг поднимал и разбирал, имели смысл только в той степени, в какой они касались Бога и задач человеческого спасения. Каждый раз, когда он говорил о чем-либо приземленном, будь то кино, политика или человеческие отношения, ты очень быстро понимал, что разговор идет именно о Боге и только о Нем. При этом, все эти разговоры и проповеди никогда не прекращались и не стихали, его никогда нельзя было увидеть уставшим или душевно «уснувшим», разочарованным или огорчившимся. Не хочется говорить штампами, но про отца Даниила я могу со всей прямотой сказать, что именно от него исходил свет – свет постоянной радости и постоянного подвижнического горения, так что, находясь рядом с ним, ты сам облучался этим светом и обжигался этим огнем. При нем невозможно было устать, «уснуть» или отключиться. Проповедуя сам, он вселял вдохновение православной миссии во всех, кто его слушал. По меньшей мере, во всех, кто хотел его слушать.

Кто-то со стороны, кто не знал отца Даниила, может сказать, что подобные качества можно встретить в любом искреннем священнике и нет смысла писать о нем под копирку устоявшихся трафаретов житийного жанра. Однако признаемся, что далеко не о любом священнике можно так говорить и отец Даниил Сысоев, действительно, был абсолютно, беспрецедентно уникален.

В наше время, когда священником может стать практически любой мужчина, священнических типов можно встретить столько же, сколько и человеческих, то есть сколько угодно. И позволю себе заметить, что не редко среди них можно встретить людей, чье священство заканчивается лишь на самом факте хиротонии и внешнего облачения. Иногда даже не очень понятно, зачем этому человеку нужно было надевать на себя рясу, если и без рясы его религиозные убеждения совсем не очевидны. Что уж говорить о некоторых батюшках, излучающих не столько радость, сколько уныние и надменность, не только не привлекающих, а прямо отпугивающих от Церкви.

В этом отношении отец Даниил был явлением исторического масштаба – при общении с ним ты понимал, что перед тобой не просто русский священник начала XXI века, а такой священник, каким он должен быть всегда и везде, какими были пресвитеры первых поколений Древней Церкви, какими были первые христианские миссионеры, впервые приносившие Свет Евангелия к берегам Галлии или горам Кавказа. Хочется сказать, что в отце Данииле была некая церковная первозданность, некий дух Апостольской Церкви, Церкви эпохи гонений и катакомб, но на самом деле в нем не было никакой «древности», он был именно над временем, каким должен быть священник в любом веке и в любой стране. Как и у любого человека, у него были свои привязанности и предпочтения, но о них очень трудно было догадаться, потому что все они были принесены в жертву главному делу его жизни – православной миссии. Про него невозможно было сказать, что сейчас он миссионерствует, а потом будет заниматься чем-то другим – отец Даниил миссионерствовал всегда и везде, на одном и том же подъеме и без всякого отдыха. Поэтому круг его слушателей увеличивался с каждым днем, вокруг него всегда возникали какие-то новые люди, причем, люди совершенно случайные, зачастую буквально с улицы, которые однажды услышали его слова и больше уже не могли жить прежней жизнью. Вот этот миссионерский универсализм, это желание обращать и просвещать людей в любом месте и в любое время, был прямым следствием его мировоззренческого универсализма, какой не часто можно встретить среди самых воцерковленных христиан.

Когда человек впервые приходит в Православную Церковь, причем, не только в наше время в нашей стране, но и во все другие времена и во всех других странах, он вместе с тем, что принимает православный Символ Веры, очень часто принимает и ту церковную или околоцерковную субкультуру, к которой относится его приход и круг его верующих друзей, где есть свои «символы» и свои «веры». Существование таких субкультур неизбежно, поскольку все люди разные и привыкли к разным традициям и вкусовым предпочтениям, но нередко бывают случаи, когда эти субкультуры оказываются для человека важнее общецерковных задач и самой Вселенской Церкви. Именно с этим низведением Церкви к частной этнокультурной традиции всю жизнь боролся отец Даниил, постоянно напоминая об универсальном измерении христианства и о том, что Христос пришел для всех и каждого. Церковный универсализм отца Даниила был настолько беспрецедентен, что вызывал частое удивление и настоящее раздражение не только у различного рода «почвенников» и «националистов», но иногда даже у своих поклонников, не готовых к столь радикальному вселенскому пафосу его проповеди. Однако борьба с филетизмом (ереси, вносящей в Церковь разделения по этническому принципу) – это лишь то, что было наиболее заметно политизированному взгляду, в реальности же речь шла о гораздо более глубоких смыслах, о преодолении любых искусственных разделений в Церкви, о любой попытке внести в Церковь какую-либо «партийность» и «фракционность», о любых предпочтениях одного прихода другому и одной церковной тусовки другой как якобы более “православной” только лишь потому, что она кажется более «православной». И именно этой теме была посвящена его последняя, предсмертная проповедь.

В отличие от многих других миссионеров, отец Даниил проповедовал не какое-то особое христианство, «русское» или «византийское», «традиционное» или «обновленное», «интеллигентское» или «опрощенное», он проповедовал христианское христианство, православное христианство как оно есть, не прибавляя к нему никаких субкультурных вариаций. Именно поэтому очень многие критики отца Даниила грубо ошибаются, когда пытаются его представить «консерватором» или «модернистом», «зилотом» или «экуменистом»: его взгляды не вписываются в эти оппозиции и маркировать его подобным образом можно только с какой-то одной стороны, не замечая всего объема его проповеди. Поэтому отца Даниила практически невозможно было привлечь в какую-либо церковную «партию», включить в какую-либо внутрицерковную интригу. Говоря с ним у него дома, в компании близких друзей, я всегда знал, что те же самые слова, которые он говорит нам сейчас и здесь, он может сказать завтра совершенно незнакомым людям на улице, просто потому что ничего тайного и хоть сколько-нибудь неправильного в этих словах никогда не было. И именно поэтому ему нечего было бояться – он был совершенно свободен и ни от кого не зависел, кроме Бога.

Проповеди отца Даниила не заканчивались на одних только словах, хотя и одних только слов было достаточно, — они продолжались в созидании многих миссионерских проектов, каких у него всегда было очень много и которыми он постоянно делился со своими слушателями. Из наиболее очевидных – храм святого апостола Фомы на Кантемировской, который должен был стать предшественником более грандиозного замысла, огромного собора пророка Даниила.

Храм апостола Фомы строился и украшался буквально на глазах: приезжая туда каждый месяц, можно было увидеть существенные изменения, так что на месте бывшего пустыря на берегу полувысохшей речки Чертановки вдруг образовался один из центров миссионерской жизни Москвы. Это был первый храм, куда я приезжал к священнику просто поговорить на разные темы, прямо как к нему домой, в то время как он всё время показывал и рассказывал что-нибудь новое, будь то специально написанная по его заказу икона святых, перешедших в Православие из ислама, или проект написания большого исследования по всей мировой истории с православно-догматической точки зрения. После своего крещения я ни разу не был в алтаре и именно отец Даниил вновь ввел меня в алтарь, когда попросил быть пономарем на одной его службе, правда, это было ещё в том храме, где он многие годы служил до этого – в храме Воскресения Словущего на Крутицком подворье. С того момента отец Даниил стал для меня первым священником, реально повлиявшим на моё воцерковление и теперь каждый раз, когда на этом сложном пути у меня возникают какие-либо проблемы, я сразу вспоминаю, как бы на них отреагировал отец Даниил Сысоев.

А как бы на них реагировал отец Даниил? Прежде всего, с улыбкой того, кто услышал Благую Весть. Да, отец Даниил всё время улыбался своей веселой и как будто бы ироничной улыбкой, без которой его полноценный образ невозможно себе представить. И каждый раз, когда я вспоминаю отца Даниила, даже в самые скорбные минуты, я всё время помню его улыбающимся, с характерным прищуром, как будто он всё время напоминал нам, что все земные проблемы преходящи и не стоят особо серьезного напряжения, в отличие от самой главной проблемы – спасения наших душ: моей, твоей и того парня, который случайно прошел мимо нас.

«Бывают странные сближения», а иначе говоря, промыслительные совпадения. Например, район Кантемировской был мне более чем знакомым, там прошло мое раннее детство, ведь я просто жил там первые пять лет своей жизни до школы. На весь этот район нет ни одной церкви, если не считать храм в Царицыно. Мог ли я когда-нибудь подумать, что именно в этот район я буду не раз возвращаться только для того, чтобы пообщаться с настоятелем местного храма и что теперь само название этого района будет ассоциироваться у меня не столько с детством, сколько с этим настоятелем? Аналогичный пример: сам отец Даниил всё своё детство, отрочество и юность провел в районе Ясенево, где живут его родители, именно здесь он начал ходить в храм святых апостолов Петра и Павла, где служит его отец, священник Алексий Сысоев. И именно в этом районе с детства жила моя будущая жена Алена и впоследствии он стал для меня не менее, а гораздо более родным и любимым, чем район Кантемировской.

Я ещё застал тот период, когда отец Даниил сам служил в храме Петра и Павла, где мы его периодически видели, причем, совершенно случайно, зайдя туда просто так, когда там не было никаких служб, но зато там был сам отец Даниил, рассказывающий ясеневским прихожанам про Священное Писание или историю Церкви. Создавалось ощущение, что отец Даниил никогда не покидает нас, и куда бы ты не шел, рано или поздно ты обязательно с ним встретишься. Разумеется, он несколько раз выступал и на нашем клубе «Катехон» в Институте философии РАН, оказывая ошеломляющее впечатление на нашу снобистскую аудиторию, никогда ещё не сталкивающуюся с такой неподдельной христианской искренностью и прямотой. Но вот что особо поражает меня до сих пор, так это то, что он сам иногда приходил на наши заседания, скромно садился на задние ряды и тихо слушал о том, что говорил я или другой оратор. Вот эти  неожиданные приходы отца Даниила уже тогда мне казались какими-то очень странными, как будто он что-то хотел сказать нам или услышать от нас, а мы этого не понимали…

О том, что отца Даниила могут убить, он сам говорил нередко, в любой компании и совершенно спокойно. Трудно было отрицать, что его проповедь вызывает огонь на себя, что у него достаточно врагов и что кто-то в природе может пойти на это чудовищное преступление. Но также невозможно было спокойно реагировать на это предсказание, поскольку никто из его собеседников не мог бы даже представить себе этой трагедии. Тема смерти, а, точнее говоря, тема посмертного существования была одной из самых частых в его проповеди, а за год до этой катастрофы превратилась просто в основную тему всех разговоров. Своим общением он делал посмертное существование почти зримым и осязаемым, он уже жил как будто бы в двух измерениях, на Земле и на Небе, превращая эту важнейшую тему, самую замалчиваемую в секулярном обществе, в самую обсуждаемую. Но не о самом посмертном мире, разумеется, хотелось спорить с отцом Даниилом, а о том, что именно он должен оказаться там раньше всех своих учеников.

Невозможно было себе представить, что отец Даниил, вообще, может умереть — он был слишком живой для этого. Есть люди, которые уже при жизни как будто бы умерли, съежились и заснули, и весть об их реальной смерти, при всей трагичности, не представляется чем-то новым и даже кажется странным, что они, вообще, до сих пор ещё жили. Есть же люди, про которых говорят, что они «излучают вокруг себя жизнь», такие люди-хорошее-настроение, хотя совершенно непонятно, в чем смысл этой жизни и этого настроения, кроме того, чтобы в очередной раз покуражиться и посмеяться, разойдясь в пустоту. Отец Даниил же не просто жил осмысленной жизнью, но он именно эту осмысленную жизнь излучал вокруг себя, когда любому слушателю, оказавшемуся в его орбите, сразу становилось понятно, что жить все-таки нужно, потому что ты всегда знаешь, зачем ты живешь. И именно поэтому его убийство только подтвердило осмысленность его жизни и ещё больше свидетельствовало о том, что это была самая настоящая, подлинная жизнь, жизнь образа и подобия Божия, а не простое пребывание человеческого организма на планете Земля. Так и до сих пор лично мне невозможно представить себе, что отца Даниила больше с нами нет — все время кажется, что он вот-вот позвонит и опять предложит какой-нибудь миссионерский проект или пригласит на воскресную Литургию. Кажется, что можно в любой момент позвонить ему самому и что, зайдя в храм после вечерней службы, мы застанем там его в окружении прихожан, которым он рассказывает про смерть и воскресение.

Когда я узнал, что отца Даниила убили, то, еще не отдавая себе отчета в самом факте этой страшной потери, сразу подумал — а зачем это нужно было врагам Православия, если им же самим от этого убийства будет только хуже? То, что отец Даниил будет прославлен в лике священномученика, это уже само собой разумеется, иначе кто тогда может быть мучеником, если не он? То, что все православные получили пример наглядного подвижничества, как будто вернувшись в самые трагические моменты истории Церкви, также очевидно. То, что теперь все его слова и дела будут подробно изучаться и станут руководством к действию для новых миссионеров, это тоже ясно. Наконец, то, что убийство отца Даниила никого не напугало, а только мобилизовало православные силы и даже примирило бывших противников, это тоже факт. Сам Патриарх Кирилл служил заупокойную литию по отцу Даниилу после его отпевания в храме апостолов Петра и Павла в Ясенево.

Чего же тогда добились для себя убийцы и их заказчики? Совершенно ничего, но Православная Церковь обрела нового священномученика и наглядное свидетельство того, что её история проходит здесь и сейчас, а мы получили пример святости и исповедничества, придающий смысл нашей собственной жизни.

Аркадий Малер