[10.02.2013] Воспоминания о работе комиссии по богословским воззрениям свящ. Георгия Кочеткова в 2000 году. Часть 1

Публикуемый текст был написан к 100-летию со дня рождения отца Иоанна (Крестьянкина) и датирован 11 апреля 2010 года, Неделей Фоминой. Предполагалась публикация его — и таким образом выполенение благословения о. Иоанна — на сайте храма Живоначальной Троицы в Троицком-Голенищеве. Но из-за технической неподготовленности сайта это не удалось, и публикация отсрочилась почти на три года.

11 июля 2001 года в 23 ч. 15 минут раздался телефонный звонок по мобильной связи. Звонила Татьяна Сергеевна Смирнова. Она сказала, что со мной хочет поговорить о. Иоанн (Крестьянкин). Он был на отдыхе в Эстонии. И, как рассказывала позднее Татьяна Сергеевна, еще с утра он ходил по комнате, перебирал какие-то бумаги на столе и что-то искал. Весь день его не оставляла какая-то мысль. И, наконец, вечером он спросил — можно ли поговорить с о. Сергием по поводу заключения комиссии о богословских воззрениях свящ. Георгия Кочеткова. Татьяна Сергеевна нашла мой телефон в записной книжке и позвонила. О. Иоанн говорил со мной целых 45 минут, что совершенно необычно, и по мобильной связи — очень дорого.

О. Иоанн спрашивал о том, почему я был назначен Председателем комиссии, почему был выбран именно этот состав, как проходили заседания, и почему я в конце работы с Синодальной Богословской комиссией был отстранён от участия в ее работе. Он думал, что что-то изменилось на самом верху, но в конце разговора пришел к выводу, что всё остается по-прежнему.

Надо сказать, что еще в самый разгар работы в 2000 году проект заключения комиссии я с попутчиком отправил в Псково-Печерский монастырь о. Иоанну для ознакомления. О. Иоанн всё очень и очень внимательно прочел и одобрил все выводы. Окончательный экземпляр с подписями всех участников также был отправлен о. Иоанну и оставлен у него. Этот экземпляр он и искал в Эстонии, чтобы прочесть еще раз.

После окончания работы и решения Синодальной Богословской комиссии я сам ездил к о. Иоанну и нуждался в поддержке и помощи. О. Иоанн сказал, что никакого другого вывода из сочинений я и не мог сделать. Православие надо защищать в любых обстоятельствах. Если меня назначали Председателем комиссии, то, вероятно, они и не предполагали — какие могут быть выводы. И сказал очень важные слова, которые я до сих пор не выполнил: «Не надо вступать в ожесточенные сражения и открытые перепалки. Надо просто сделать так, чтобы выводы комиссии и твоё отношение можно было бы где-нибудь прочесть». Я говорю — в Интернете, на странице храма? Пришлось объяснить — что такое «Страница храма». О. Иоанн понял и подтвердил — именно так.

Но прошло уже много лет, а я только сейчас выполняю благословение старца. Я пытался сделать это и раньше, но технически это никак не получалось, такое количество страниц просто не вмещалось в нашу храмовую страницу, и она выходила из строя.

Теперь я хочу сказать об отношении кочетковцев к «правдолюбовской комиссии». У них это словосочетание является синонимом предвзятости, купленности и продажности и, конечно же, «некомпетентности»: были собраны какие-то усколобые консерваторы и зашоренные клирики, которые беспрекословно выполнили заказ из патриархии и пытались погубить свежие и чистые стремления прекрасных высокодуховных людей. Но справедливость восторжествовала, не без помощи г-жи Мадлен Олбрайт (имя этой высокопоставленной госпожи упомянуто мною вовсе не всуе, мне об этом с гордостью сказал один из последователей свящ. Георгия Кочеткова, мне бы такое и в голову не могло придти). Теперь все знают, что правота находится исключительно на стороне свящ. Георгия Кочеткова.

Напрасно они так думают и так внушают своим последователям. Это же типично ленинская тактика — дискредитировать в глазах слушателей не логические аргументы противника, а его самого как личность: унизить и опошлить, свести на нет его авторитетность. Ну и, конечно, здесь есть и «шапкозакидательство».

Хочу заверить последователей свящ. Георгия Кочеткова, что мною в 2000 году были прочитаны почти все выступления в прессе и интернете и ничто не оставлено без внимания, включая полемику, начавшуюся 27 марта этого (2010-го) года на «Русской линии». У меня есть, что сказать по этому поводу, по благословению о. Иоанна.

В полемике 2000–2001 года меня обвиняли в том, что не понятен мой ход мыслей — почему возникают такие-то, а не другие выводы. Принимаю это возражение и постараюсь на одном очень важном тексте показать весь свой ход мыслей и обоснованность выводов, но об этом ниже.

О методе работы я непременно скажу позднее. Сейчас же — только самое главное: мы всегда и во всех случаях исходили исключительно из авторского текста. Всё другое было второстепенным. И наши выводы проистекают именно из текста, к тем же самым выводам может и должен придти всякий независимый и непредвзятый читатель.

Почему я был назначен Председателем комиссии
по изучению богословия свящ. Георгия Кочеткова?

5 мая 2000 года, десять лет назад, было подписано распоряжение Святейшего Патриарха Алексия II о создании комиссии в составе семи человек — представителей Московской Духовной академии и Православного Свято-Тихоновского Богословского института. Отмечаю, что не только из представителей Свято-Тихоновского Института, как говорится в полемике от 27 марта 2010 года, но и представителей Московской Духовной академии. До сих пор мне неизвестно — почему я стал Председателем комиссии. Со мной этот вопрос, как и вопрос о составе комиссии, не обсуждался.

Какие отношения у меня были с о. Георгием Кочетковым
и его последователями до начала работы комиссии?

Я думаю, что вопрос об отношении к кочетковцам довольно важен, поэтому отвечу подробнее.

В 1974 году осенью я стал иподиаконом Святейшего Патриарха Пимена и был таковым до августа 1978 года. Вот тогда-то на службах я начал замечать лица двух постоянных прихожан Патриаршего Богоявленского собора — будущего свящ. Георгия Кочеткова и А. М. Копировского. Они стояли, чаще всего, в северном крыле храма. Меня с ними никто не познакомил, но я знал, что это знакомые нашего старшего иподиакона — Сергия Соколова (впоследствии епископа Новосибирского). Так мне и не приходилось с ними общаться, но я всегда относился к ним доброжелательно.

После окончания Академии знакомые наших знакомых устроили моё выступление при музее Древнерусского искусства им. преп. Андрея Рублева. А. М. Копировский подарил мне после выступления (об иконографии и песнопении «О Тебе радуется») медаль с силуэтом Спасского собора Андроникова монастыря. Отношения были при этом вполне доброжелательные.

Я никак не общался после этого с Георгием и Александром, потому что наши пути не пересекались: я 11 лет служил диаконом в Николо-Хамовническом храме и писал работу о Великом каноне св. Андрея Критского.

Не помню, в каком году была встреча представителей московского духовенства с Георгием Кочетковым, А. М. Копировским и их последователями. Позвали и меня. Я сидел вместе с московскими батюшками и слушал их выступления. Когда предложили и мне выступить, я тоже выступил и сказал о ценности сохранения традиций (не только святоотеческих, но и просто отеческих, т. е. «отцовских». Даже употребил слово «безотцовщина»). Мое выступление было не по указке сверху, а выражением того, что я думаю. Так я поступаю всегда во всех обстоятельствах, как поступали мои отцы и деды, оставаясь верны истине (это слово является синонимом древнего слова «правда») даже до смерти. Поэтому словоупотребление «правдолюбовская комиссия» для тех, кто знает Правдолюбовых, носит совершенно противоположный тому, что вкладывают в него кочетковцы, характер. Достаточно заглянуть в Православный церковный календарь и найти четверых Новомучеников и исповедников с этой фамилией: отца и трех его сыновей.

Когда закончились выступления и все встали, кто-то из кочетковцев сказал: «Ну ладно, пусть так говорили все, но о. Сергий Правдолюбов пусть скажет — правы мы или не правы?» И вот тут я перед всеми четко выразил свою позицию, не скрываясь и не таясь сказал: «Если мои воззрения и реформы входят в противоречие со всею Церковью, я бы оставил все свои личные воззрения и остался бы в единстве с Церковью». Здесь не было никакого приспособленчества — данная позиция является осознанно моей, я и сейчас так же считаю.

Далее произошло действие с моей стороны совсем не дипломатическое: Православное московское духовенство удалилось за кулисы, а я спустился в противоположную сторону — к кочетковцам вниз, в зал, и беседовал с ними какое-то время.

Когда случились события с о. Михаилом Дубовицким, кто-то из кочетковцев принес мне видеокассету с записью событий, сделанной самими сторонниками о. Георгия, без купюр и прикрас, без акцентов, которые могли быть сделанными противоположной стороной. Я просмотрел и пришел в ужас. Люди настолько отошли от адекватного восприятия событий, что стали делать совершенно неразумные вещи, выходящие за рамки обычного хода событий, понятного всем. Можно понять, что на горячую голову, в цейтноте, можно сделать неверный шаг. Во время аварии счет идет не только на секунды, но и на миллисекунды: одно неверное движение рук, находящихся на руле, и человек может погибнуть. Я специально засек время размышлений, которое Бог даровал кочетковцам, — это целых 20 минут после приезда Копировского. Тут и помолиться можно было успеть, и принять правильное решение: отпустить Дубовицкого в облачении в Патриархию — пусть сами убедятся, что не может обычный батюшка ездить в трамвае и троллейбусе в полном священническом облачении.

Через неделю меня попросили вернуть кассету, видимо, поняли, что этот объективный материал работает против них самих. Фильм, сделанный Сретенским монастырем, я до настоящего времени так и не увидел.

Была ли у Вас предвзятость на момент получения патриаршего поручения
по поводу изучения сочинений о. Георгия?

Меня вызвали в Патриархию, вручили документ об учрежденной комиссии и экземпляр Катихизиса для просвещаемых. О. Владимир Диваков вручил еще несколько экземпляров журнала «Православная община». Я намекнул на то — какие могут быть ожидаемые результаты данной работы? И ни в тот раз, ни в несколько последующих встреч, о. Владимир ни разу не сказал, не намекнул на ожидаемое. Так же поступал и Владыка Арсений. Вот почему меня особенно возмущает клевета кочетковцев, когда они говорят о том, что выполнялся заказ, что здесь есть проданность и продажность, что объективность «правдолюбовской» комиссии находится, естественно, под сомнением. Вот здесь я могу обижаться на кочетковцев: зная, хотя бы поверхностно, меня, они пошли на клевету и оболгали меня, выставили продажным и беспринципным. Магистра богословия «доболонской» Московской Духовной академии 1989 года, её доцента и профессора ПСТБИ — выставили неграмотным недоучкой, ничего не понимающим в богословии и Православии.

Поручение Патриарха было далеко от моих гимнографических интересов, но благословения надо выполнять.

До знакомства с трудами о. Георгия у меня было общее представление о том, что кочетковцы ратуют за длительное оглашение перед крещением взрослых и употребление русского языка. Ни то, ни другое не является ересью догматического характера, я не имел никакого представления о степени неправославия воззрений Кочеткова. Думалось, что времени работа займет немного, будут высказаны некоторые предостережения и пожелания, и на этом комиссия закончит свою работу.

В полемике от 27 марта приводятся слова о. Георгия Кочеткова о том, что он звонил мне и я, якобы, сказал ему, что существуют 11 пунктов обвинения о. Георгия, которые надо подтвердить и обосновать. Свидетельствую, что это ошибка памяти о. Георгия. Никаких 11 пунктов ни тогда, ни позже я не видел. Может быть, такие пункты существовали, может быть, они содержались в каких-то книгах или статьях — но я тогда еще не читал ни полемики, ни брошюру «Суд им давно готов». О. Георгий мне, действительно, звонил, но я ничего ему определенного ответить не мог. Мне поручено изучить его сочинения, но до знакомства с ними я не мог сказать ничего — я еще ничего не читал. И повторяю — никакого заказа мне объявлено не было. И если бы был заказ, то он бы не остался тайной — я никогда ничего ни от кого не скрывал, — это хорошо знали в патриархии, может быть, потому и молчали и ничего мне не говорили.

Катехизис был в одном экземпляре, поэтому мне пришлось ехать в магазин и купить книги для всех членов нашей комиссии. Первое заседание комиссии состояло исключительно из того, что я раздал катехизисы и попросил всех членов комиссии внимательно прочесть тексты и сделать подробные выписки. На этом заседание закончилось, потому что надо было прочесть тексты и лишь потом обсуждать. А в прессе появилось сообщение, что всё заранее предрешено, что мы уже обсудили и что-то постановили: это полная ложь.

Как работала комиссия? Каков был метод работы?

Мы исходили исключительно из самих текстов. Обсуждали те или иные фразы и предложения, делали выводы и редактировали их сообща. Прочитывали вслух, на экране компьютера выводили проект текста и сообща устраняли ошибки и неточности.

Когда нас обвиняли за то, что мы не позвали о. Георгия, чтобы обсудить с ним те или иные выводы, вытекающие из его сочинений, то обвинители, видимо, не поняли самую суть работы комиссии: обсуждать не личность, а вероучение о. Георгия, которое зафиксировано в двух катихизисах, диссертации и проповедях, сказанных публично, и опубликованных, то есть, прошедших автоцензуру, редактуру, и предназначенных для прочтения всем людям — оглашаемым и крещеным. Здесь не было ни одного секретного документа или того, что было бы кем-то и когда-то скрыто, и мы должны были бы это обсуждать. Наоборот, мы просили помощи у всех, кто мог высказать то или другое соображение по тому или другому вопросу. Мы обращались к профессорам МДА и получали квалифицированную помощь: они даже участвовали в процессе выработки текста нашей комиссии. Так работают все профессора и преподаватели, когда пишут отзывы на дипломные работы, кандидатские и докторские диссертации.

Хочу сказать и о себе. Я никак не предполагал вычитать из сочинений о. Георгия те страшные мысли, которые буквально обрушились на меня. Я был в полном смысле слова потрясен и находился в состоянии ужаса. Два месяца я с карандашом и ручкой в руках читал его катехизисы и диссертацию. Признаюсь, что пришлось читать два раза. В первый раз я читал и воспринимал текст, находясь по привычке в убеждении, что я читаю православные книги, но исходя из самого текста, не по каким другим причинам, я увидел всю глубину неправославия, и следующие два месяца я просто физически болел. Когда имеешь дело с древними текстами, например, с греческими текстами византийской гимнографии, то часто вокруг ничего сопровождающего нет. Есть текст преп. Феодора Студита и есть текст пр. Андрея Критского. Взаимодействие этих двух текстов можно увидеть только изнутри их (я имею ввиду текст канона пр. Феодора Студита на Неделю мяопустную, о Страшном суде, и текст Великого канона св. Андрея Критского), и никакие другие теоретические соображения не могут заменить взаимодействия самих текстов: сопоставления и изучения того и другого текста. (Здесь можно вспомнить и классический труд Ю. М. Лотмана «Лекции по структуральной поэтике»).

Меня удивила изощренность стиля о. Георгия Кочеткова. Он старается не говорить прямо и открыто. Системой намеков он подводит читателя к выводу, который он вслух не высказывает и не публикует. Он только намекнул, а поймать его за руку не удается: открыто он ничего такого еретического не сказал, а на такой-то странице, наоборот, говорится совершенно в православном смысле. Обратите внимание на преамбулу заключения нашей комиссии: речь идет о «перекодировке» слов и понятий. Берется совершенно православное слово и богословский термин, потом это слово обрабатывается, переосмысливается в духе демифологизации и «отпускается в плавание» на страницах катихизиса с совершенно другим содержанием.

Мое убеждение: творчество свящ. Георгия Кочеткова является не православным, а уводящим в своё, совершенно самостоятельное бытие, отдельное от Православия. Если бы Кочетков имел мужество заявить открыто о своем вероучении, то скоро у него не осталось бы никого, или какое-то весьма небольшое количество последователей, как и бывает у сектантов. (А именно это посоветовал свящ. Георгию Кочеткову батюшка какой-то непонятной юрисдикции Яков Кротов три дня назад в Интернете. — Примечание от 7 февраля 2013 года).

Я не вступаю в полемику, по слову о. Иоанна Крестьянкина. Я предлагаю каждому, по-настоящему ищущим истину, вчитаться, внимательно вчитаться в тексты о. Георгия, внимательно прочесть Евангелие, особенно Евангелие от Иоанна, прочесть авву Дорофея, преп. Иоанна Лествичника, свят. Игнатия Брянчанинова, и самому убедиться: «уже не по твоим словам веруем, а сами видели и узнали, что Иисус есть Христос, Сын Божий», сошедший с небес и воплотившийся от Духа Святаго и Марии Девы. Он пострадал за нас даже до смерти, и смерти крестной, воскрес и вознесся от нас на Небо, «идеже бе первее», и сел одесную Отца. И далее всё по тексту Православного Символа веры, а не по самодельному ущербному тексту символа, изобретенного новыми «богословами». Надо говорить открыто всем о своей вере, а не прятаться за словеса лукавствия.

В заключении нашей комиссии говорится, что свящ. Георгий Кочетков не приводит в своем Катехизисе полный текст Никео-Цареградского Символа веры. Нам возражают, что текст там имеется. Но текст, приведенный там, перемежается комментариями автора, т. е. автор не дает этому тексту действовать во всей своей силе, а опутывает краткими, но своими собственными замечаниями, не отпускает «в свободное плавание», а переосмысливает его. Это — психологический прием, свойственный тоталитарной секте: не давать самостоятельно воздействовать тексту на человека, а не переставать давить на сознание в ту или иную сторону. В этом смысле и было сказано, что в Катехизисе нет текста Символа веры, который бы мощно и свободно прозвучал без опутывания вставками, уводящими от Православия в сторону.

Господи, помоги православным людям сохранить свою веру до скончания века.

(Продолжение будет)

Протоиерей Сергий Правдолюбов
Православие.ру