[11.07.2012] Десять лет спустя. Кочетковцы: как это было...

Искушенные в компьютерных технологиях друзья принесли мне распечатки материалов из блогов и форумов, посвященных десятилетию снятия прещений со священника Георгия Кочеткова. Сегодня много говорят о фальсификации истории, имея в виду отдаленные времена. Но то, что я прочел, говорит о беспардонной фальсификации хроники нашей совсем еще недавней церковной жизни. Кочетковская община и ее главные фигуранты предстают в виртуальном пространстве как героические и невиннейшие жертвы мракобесов и церковного произвола. Поэтому я и решил описать в этих коротких заметках то, чему сам был свидетель, когда в первые годы становления Сретенской обители был прихожанином монастыря.

Юра и Саша

Юру Кочеткова и Сашу Копировского я знал, когда они были еще студентами и учениками известного историка и моего близкого товарища ныне покойного Александра Ивановича Рогова. Мы часто встречали этих интеллигентных и благочестивых юношей на праздничных богослужениях то в Киеве, то в Печорах, то в бывшем Ленинграде, то в московских храмах.

Потом дошли сведения, что Юра стал отцом Георгием. Поговаривали, что они с Сашей Копировским пошли на какие-то высокие духовные подвиги. Их пристанищем тогда был Владимирский храм Сретенского монастыря. А подвиг, как потом выяснилось, замышлялся нешуточный — произвести реформу богослужения Русской Православной Церкви. Ну а чего мелочиться-то? Но так как наша Церковь тогда еще явно не поднялась до интеллектуально уровня реформаторов, то их попросили освободить храм Сретенского монастыря. Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II принял решение возобновить монашескую жизнь в Сретенском монастыре. Но что такое указ Патриарха в сравнении с вселенским масштабом юных революционеров? Указ о передаче монастыря был воспринят как борьба реакционной косности с весенним ветром духовного обновления. А в то время на дворе стояла лютая зима, и немногочисленной сретенской братии, и нам, их прихожанам, пришлось совершать всенощное бдение под Сретенье на свежем воздухе, на двадцатиградусном морозе, так как реформаторы нас в храм не впустили. Вот так все начиналось.

Летнее утро

Но прошла зима, наступило лето. Пламенные борцы за подлинное христианство продолжали оккупировать единственный тогда в Сретенском монастыре двухэтажный корпус, в котором они хранили сотни коробок с гуманитарной помощью, полученной ими от борцов за права человека «из-за бугра», хотя насельникам монастыря буквально некуда было поставить раскладушку для ночлега.

Многократно повторялись обещания Георгия Кочеткова о том, что община освободит хотя бы один этаж и переедет в соседний, предоставленный им храм. Каждый раз эти обещания с каким-то циничным удовольствием не исполнялись и взамен их предлагались новые заверения о выезде. Наконец наместник монастыря отец Тихон (Шевкунов) пошел в храм Большое Вознесение к благочинному Центрального округа отцу Владимиру Дивакову испросить благословения на более решительные действия. Я тогда реставрировал живопись в этом храме. После разговора с благочинным отец Тихон, подойдя ко мне, как бы сам с собой стал размышлять: «Если бы отец Владимир просто сказал мне: “Подожди”, — я бы, может быть, и не стал ничего предпринимать, но он начал стучать кулаком по столу и так кричать: “Не смей! не смей!..” — Сдается мне, что сейчас самое время. Приходите завтра в восемь утра, будем освобождать второй этаж».

Москва просыпалась тогда в нежных лучах счастливого летнего утра, допевали свои ночные серенады неугомонные соловьи, тонкий запах сирени обострял ощущение утренней свежести. Человек двадцать православных интеллигентов — многие с учеными степенями и званиями — в исключительно мирном расположении духа собрались в это летнее утро на благочестивый штурм цитадели церковных революционеров.

Отец Тихон поднялся на второй этаж и позвонил в звонок у запертой двери. Голос за дверью спросил: «Кто там?» — «Володя, открой, это отец Тихон». Володя доверчиво открыл. Отец Тихон поставил ногу в открытую дверь и примирительно сказал: «Володя, не пугайся, мы аккуратно все перенесем на первый этаж, никакого вреда не причиним. Ты не виноват, это все я». Но Володя взмолился: «Отец Тихон, уберите ногу, я закрою, а вы потом взломаете дверь, — они же мне не простят, что я вам открыл». Однако дверь ломать не стали, вошли в помещение, заваленное до потолка картонными коробками, и по конвейеру стали передавать их вниз. Хорошо помню, что в одной из комнат была так называемая библиотека, состоявшая, что нас всех особо поразило, в немалом количестве из книг по оккультизму и еще какой-то макулатуры. Мы ожидали увидеть протестантскую, католическую литературу, но такое... Хотя, даже и это «бесценное книгохранилище» мы аккуратно сложили внизу. Мы же прекрасно понимали, что малейшие наши неуважительные действия к имуществу «нестяжателей» будут раздуты как акты великого вандализма.

Кошмар

Я пишу только о том, что видел собственными глазами, а видел я нечто такое, о чем и писать-то страшно.

В то время общину Георгия Кочеткова иногда называли сектой. Об этом судить не мне, но то, что члены общины в другие православные храмы убежденно не ходили, это факт. Но, если Магомет не идет к горе, то гора идет к Магомету, — Московская Патриархия предприняла очень смелый шаг, направила в общину молодого священника отца Михаила Дубовицкого, поставив ему простую задачу: служить там так, как служат во всех православных храмах.

Мы познакомились с отцом Михаилом на молебне у Креста на Поклонной горе двадцать второго июня, когда он только приступил к служению в храме Успения в Печатниках, где и расположилась тогда община. Отец Михаил посетовал, что ему там очень тяжело одному, а никто из православных людей не приходит в храм морально его поддержать. И мы с моей супругой, ныне покойной, Искрой Бочковой решили обязательно пойти туда на службу. Никаких боевых намерений у нас не было. Мы решили просто поддержать молодого священника и взяли с собой двух внучек-подростков Дуню и Стешу. Приготовившись к причастию, рано утром в субботу пошли на литургию, которую должен был совершать отец Михаил.

С тех пор прошло много лет, но до сих пор меня не покидает тяжелое содрогание и желание забыть то, что мы тогда испытали.

Мы пришли пораньше, чтобы успеть исповедаться. Еще в дверях храма мы почувствовали, что в храме творится что-то неладное. Отец Михаил стоял у аналоя и читал часы, его обступили человек пять прихожан и буквально в ухо ему громко скандировали: «Кон-чай чи-тать, кон-чай чи-тать...» Как мы потом узнали, в общине Георгия Кочеткова не только запрещено читать часы, но это считается в высшей степени дурным тоном и непростительным примитивизмом. Отец Михаил невозмутимо продолжал чтение. Тогда один из скандировавших вырвал из-под него аналой, а другой выхватил из его рук часослов. Но видимо, этот чудовищный фарс повторялся перед каждой литургией, потому что отец Михаил мгновенно вынул из-под подрясника другой часослов, встал у другого аналоя и продолжил читать. Часослов больше вырывать не стали, но поднесли к самому лицу отца Михаила кинокамеру, в упор стали его снимать и требовали прекратить чтение часов. Исповедаться в этом кошмаре мы, разумеется, не успели — пора было начинать литургию. Отец Михаил успокоил нас, сказав, что все успеем, и вошел в алтарь.

Во время литургии храм не прекращал гудеть, как стадион. Георгий Кочетков время от времени выходил на солею и, прерывая службу, громко объяснял, что отец Михаил служит неправильно. Служба дошла до чтения Евангелия. Отец Михаил прочитал Евангелие, как и полагается, на церковнославянском. Весь храм начал опять скандировать: «Чи-тай по-рус-ски! Чи-тай по-рус-ски!..» Отец Михаил отвечал, что у него на это нет благословения священноначалия, но храм продолжал скандировать. Георгий Кочетков, указывая на отца Михаила, опять громко произнес: «Он все врет!» А из дьяконской двери вышел алтарник, подошел к отцу Михаилу и сказал буквально следующее: «Ну, ты, гад, тебе говорят, читай по-русски». Однако отец Михаил продолжил литургию. Во время пения Символа веры весь храм как-то демонстративно стал лобызаться. Некто по фамилии Котт, я знал его раньше, человек с черной, как сюртук раввина, бородой пошел на меня с намерением преподать мне поцелуй любви. Я невольно отшатнулся — вспомнились картины и фрески с изображением ночи в Гефсиманском саду. Время от времени к нам подходили агрессивно настроенные парни и спрашивали нас, сколько нам заплатили за то, чтобы мы пришли в их храм как стукачи. Две наши перепуганные внучки, бледные от ужаса, стояли, прижавшись к стене. Это душераздирающее богослужение продолжалось около четырех часов. Наконец поставили свечу пред царскими вратами. Отец Михаил вышел исповедовать нас четверых и еще двух пожилых женщин. За это краткое время Георгий Кочетков успел стремительно, без исповеди причастить весь храм, закрыл царские врата и сказал, что литургия закончена, а Александр Михайлович Копировский начал дирижировать пением какой-то странной «панихиды». Отец Михаил, закончив исповедь, благословил нас на причастие и пошел в алтарь за чашей. Но перед амвоном выстроили «стенку», как при штрафном ударе на футбольном поле, и не пускали нас к чаше, с которой все-таки вышел отец Михаил. После долгих уговоров нам с большим трудом удалось пробиться и «вкусить источника бессмертнаго» (они почему-то упорно поют «источника бессмертия»).

Уходили из храма мы, простите, как из какого-то блатного притона, с тяжелым переживанием за наших детей. Надо ли нам было вообще идти на это искушение? Но ведь мы не знали, что там дошло до такого кошмара. А как же все это время выдерживает отец Михаил? На другой день мы услышали, что в воскресенье, после службы, алтарники избили отца Михаила в алтаре и насильно отвезли его в психиатрическую больницу. А недели через две после этих событий наша двенадцатилетняя внучка Стеша приехала к нам какая-то подавленная. Оказалось, что сейчас в троллейбусе к ней подошел молодой парень и сказал: «Еще раз придешь в наш храм — тебе не жить».

Вот такая метаморфоза произошла с интеллигентными благочестивыми юношами Юрой Кочетковым и Сашей Копировским.
Однажды, желая вызвать сочувствие своего профессора Александра Ивановича Рогова, они подошли к нему и сказали: «Александр Иванович, вы же наш учитель...» — «Этому я вас не учил», — ответил профессор и показал им спину.

Алексей Артемьев
Благодатный огонь