Один пример неудачной защиты "православного эволюционизма"

Известный православный публицист дьякон Андрей Кураев уже не единожды высказывался как убежденный эволюционист. По его мнению, "христианская традиция: склонна понимать "шесть дней" творения как шесть основных эпох возникновения мироздания. Вопрос о длительности этих "дней" считается не имеющим вероучительного характера" [98]. Между тем, в Православии, в отличие от протестантских кругов, под "христианской традицией" принято понимать традицию Святых Отцов. Мысль отца дьякона была бы убедительной, если бы подтверждалась мнением отцов Церкви. К сожалению, привести святоотеческих цитат о. Андрею не удается по той простой причине, что их просто нет. Как мы показали выше, церковное Предание всегда воспринимало Шестоднев достаточно буквально.

Дьякона Андрея Кураева в газете "Русь Православная" обвинили в ереси по многим пунктам (большинство из которых - фикция). Отвечая своему оппоненту в "РП" № 20, о. дьякон оправдывается следующим образом.

"Так сотворены ли светила раньше земных растений или позже?" - вопрошает он. "Я же в объяснении этого вопроса опираюсь на книгу сербского богослова прот. Стефана Ляшевского "Опыт согласования современных научных данных с библейским повествованием в свете новейших археологических раскопок и исследований"". Здесь чутье подводит церковного публициста. Ссылаться на прот. Стефана Ляшевского не следует потому, что его богословие о Шестодневе не православно, а еретично, являют собой чистый эволюционизм. Отец Андрей пытается также подтвердить свое общее с прот. Ляшевским мнение двумя ссылками - на св. Иннокентия Херсонского и Дидима Слепца. Однако тщетно: приведенные им цитаты никак не подтверждают идей эволюционизма.

Наконец, в ход идет весьма опасный и ответственный аргумент - будто бы "Св. Григорий Богослов также не считает необходимым неукоснительно следовать буквальной хронологии Шестоднева" [99] . Такое весьма странное заявление о. диакон подкрепляет соответствующей цитатой. "Было некогда, что все покрывала черная ночь, не просиявал еще любезный свет зари, солнце не пролагало с востока огненной стези, во все, одно с другим смешанное, и связанное мрачными узами первобытного хаоса, блуждало без цели. Ты, блаженный Христе, прекрасно распределил каждой вещи свое место в мире и прежде всего указал быть свету; а потом округлил величайшее из чудес - звездное небо, проникнутое светом солнца и луны. В подножие же неба положил мою землю; потом горстями земли связал море, а морем землю, так что вес это (небо, море, земля) составило мир" [100]. При этом замечается, что "этот текст можно понять так, что свет был оформлен в светила прежде создания "моей земли"".

Но всякому ясно, что приведенный текст святителя Григория Богослова можно вовсе и не пытаться понимать так извращенно. Более того, никто не вправе приписывать Святому Отцу позицию, противоречащую его собственным словам, напрочь отвергающим ересь эволюционизма и утверждающим православное библейское понимание Шестоднева. "И, как рассуждаю, в начале Бог сотворил не этот органический и солнечный свет, но не заключенный в тело и в солнце, а потом уже данный солнцу освещать всю вселенную. Когда для других тварей осуществил Он прежде вещество, а впоследствии облек в форму, дав каждому существу устройство частей, очертание и величину; тогда, чтобы соделать еще большее чудо, осуществил здесь форму прежде вещества (ибо форма солнца - свет), а потом уже присовокупляет вещество, создав око дня, то есть солнце. Посему к дням причисляется нечто первое, второе, третье и так далее до дня седьмого, упокоевающего от дел, и сими днями разделяется все сотворенное, приводимое в устройство по неизреченным законам, а не мгновенно производимое Всемогущим Словом, для Которого промыслить или изречь значит уже совершить дело" [101]. Мысль свт. Григория выражена предельно четко: в начале сотворен свет (первый день), потом (в четвертый день) из этого света Бог создает "око дня, то есть солнце". При этом дни творения не отменяются, не переставляется и не переосмысливаются, но, напротив, определенно указывается. Что "сими днями разделяется все сотворенное".

Напрасно пытаются эволюционисты находить подтверждение своим еретическим мыслям у Святых Отцов.

Отчего же А. Кураев, снискавший себе славу православного миссионера и ревнителя, готов так легко поступиться отеческим Преданием в вопросе о Шестодневе? Нам думается, что его бдительность, как и у некоторых ревностных христиан, притуплена тем, что эволюционистские идеи за последние 100-150 лет проникли в систему церковного образования. Из-за этого они в стенах духовных семинарий, академий и богословских институтов уже не воспринимаются многими как чужеродное апостольскому Православию учение. Сами преподаватели духовных школ порой перестали замечать, что естественнонаучное понимание первых глав книги Бытия диссонирует с толкованием Святых Отцов. Рационализм пожирает веру, не оставляя места духовному восторгу. Одной из жертв такого модернистского восприятия вопросов о творении мира, похоже стал и дьякон Андрей Кураев. Он сам так пишет о шести днях творения: "Если чудо растянуть во времени, - оно не перестанет быть менее чудесным" [102]. Наверное, не станет. Но кто же дал грешному человеку право "растягивать" во времени действие Божьего чуда?! Сами эти попытки растянуть, развернуть, обкорнать свидетельство Писания довольно смутительны. Так "растянуть" можно и дни тления четверодневного Лазаря, и количество насыщенных пятью хлебами, и все вообще свидетельства о чудесах Ветхого и Нового Завета, имеющие какую-либо количественную меру. Исказить можно любой священный текст, икону, любой древний документ. Вопрос в том, чего ради идти на такие действия? Неужели в угоду научно-критической мысли стоит поступаться неложным Божиим Откровением?

Дьякон Андрей Кураев не скрывает мотива, который, который позволяет ему так легко сходить с традиционных православных позиций в вопросах о творении - убежденность в том, что это вопрос "не догматический", а потому, следовательно, и не принципиальный. В статье "Может ли православный быть эволюционистом?" - он пишет: "Да, в христианстве бывают моменты необходимой "жертвы интеллектом". Но эта жертва должна быть принесена догмату о Троичности Единого Бога, а не "догмату" о точном числе часов миротворения" [103]. Тема достаточно серьезная, а стиль слишком игривый. Похоже, вопрос не решается, а от него желают отмахнуться. Эволюционизм, к сожалению, посягает не на выдуманные смехотворные "догматы", а на сами устои христианства, и поэтому является самой настоящей ересью. Этого отец Андрей явно недооценил.

Любопытно было бы проследить за ходом рассуждений дьякона-миссионера. Он начинает статью с рассказа о том, что был приглашен на биофак МГУ, т. е. В собрание убежденных эволюционистов, и был принят прохладно. "И лишь после того, как на следующей встрече я пояснил, что в православии возможно иное прочтение первых глав книги Бытия - отношения с аудиторией наладилось" [104].

Но беда вся в том, что у Святых Отцов другого понимания книги Бытия нет. И весь миссионерский успех отца дьякона в последующие встречи со студентами биологами был не успехом уловления душ в сети апостольского Православия, но, увы, стал еще большим запутыванием учащихся в сети ереси эволюционизма, в которой они пребывали со школьной скамьи.

Пусть в следующий раз о. Андрей придет с лекцией в акушерское училище и, чтобы не возлагать сверх необходимого на людей бремена тяжкие и неудобоносимые, не будет настаивать на том, что Пресвятая Богородица стала Матерью, пребывая Девою. Так, по всей вероятности, будет легче уловить практикующих гинекологов, специалистов по этим вопросам, в сети вдохновенной проповеди. Не потребуется от слушателей ни "жертв интеллектом", ни логического скачка, да и в союзники найдется кого взять - протестантов всего мира, которые "не настаивают" на догмате о приснодевстве Богородицы Марии: Однако, такое миссионерство, очевидно, также не будет проповедью Православия, но лишь утвердит людей в ереси и хуле. Совсем не так проповедовал в афинском Ареопаге святой Апостол Павел. Похвалив греков за их благочестие, апостол языков не постеснялся назвать безумную для эллинов весть о воскресении Христа из мертвых. "Слышавше же воскресение мертвых, овии убо ругахуся, овии же реша, да слышим тя паки о сем. И тако Павел вышел от среды их" (Деян. 17, 32-33).

Положительное содержание христианского благочестия не может зависеть от того, в какой аудитории говорит проповедник - перед язычниками, биологами-эволюционистами или акушерами-гинекологами. Даже малая ревизия Священного Предания Церкви может привести к великим догматическим искажениям.

Вольное перекраивание Шестоднева приводит к переосмыслению всего мироздания - вопросов, связанных с Адамом, его грехопадением, его искуплением кровью Иисуса Христа. О. Андрей пытается представить в виде абсурда никем не предлагавшийся "догмат" "о точном числе часов миротворения". Но он не замечает за своей усмешкой, что речь идет вовсе не об этом, а о вещах более серьезных. Так в Символе Веры можно было бы потешиться над "лишними" словами: "при Понтийстем Пилате". Казалось бы, какое значение для нашей веры имеет имя иудейского прокуратора, при котором кровью Богочеловека был заключен Новый Завет? Не стоит ли, осмеяв эту "недогматическую" вставку в вероучительный текст, отредактировать Никео-Цареградский Символ?

Однако всякому православному христианину должно быть ясно, что указание в Символе Веры на Пилата является конкретной исторической привязкой, причем не произвольной и безразличной, но вполне определенной. Так написано и в Катехизисе: "Для чего сказано, что Иисус Христос распят при Понтийстем Пилате?" - "Дабы означить время, когда Он распят". Но точно такие же мотивы - достоверности и исторической привязки - требует четкого определения времени жизни Адам, как мы верим не в "какого-нибудь" Адама, а в библейского. Никакого повода для потехи здесь не видится.

Тема об эволюции явно не удается отцу Андрею. О других вопросах он пишет ярче и вернее. Приведем характерный пример рассуждений о. дьякона. "Тема сотрудничества Бога и творения возникает в Библии еще задолго до того, как впрямую зайдет речь о человеке" [105].

На неофита, который ни разу в жизни не держал Библию в руках, фраза может произвести сильное впечатление, особенно если к этому заметить, что один Ветхий Завет составляет 1282 страницы церковно-славянского текста. Но любой человек, открывший первую главу первой библейской книги, сразу заметит, что уже 26 стих книги Бытия повествует о сотворении Адама. Остается понимать фразу А. Кураева так, что выражение "еще задолго до Адама "означает" за 6 неполных дней". Ни на каком языке ни в каком переводе прочитать по-другому не удастся.

О. Андрей пытается сам прояснить, что он имеет в виду: "Различные периоды в истории бытия начинаются с призыва Божия к самостоятельности земли" [106]. Непонятно только, почему он употребляет вовсе нетрадиционное слово "периоды" вместо общепринятых "дней".

Далее о. Андрей пытается доказать наличие эволюции на земле, опираясь на мнение Святых Отцов. Правда при этом он дважды забивает гол в свои ворота, приводя свидетельство ровно противоположные своей мысли. Василий Великий: "земля вдруг (т. е. внезапно, а не в процессе долгого времени!! - свящ. К.Б.) приближается ко времени рождения". Блаженный Августин: "Бог все создал разом". Непонятно, чему стоит больше удивляться - тому ли, как согласно все святые не допускают эволюционистской трактовки Библии, или тому, что этого в упор не замечают эволюционисты.

И уж действительно смешно после этого звучит следующая фраза: "Но в Православии нет ни текстуального ни доктринального основания для отторжения эволюционизма" [107].

Характерно для всех эволюционистов, что когда они отчаиваются найти поддержку своим мыслям у Святых Отцов, то ничтоже сумняся пытаются выискивать авторитеты среди профессоров. Это оказывается сделать гораздо проще. Ряд имен приводит в своей статье и А. Кураев, но убедительнее и привлекательнее его позиция от этого не становится. Скорее наоборот.

Самой нейтральной из цитируемых о. Андреем богословских позиций является мнение профессора А.И. Осипова: "Принципиально допустимы и креационная и эволюционная гипотеза". К сожалению, согласиться даже с таким примирительным компромиссом можно лишь до тех пор, пока данное семя не прорастит убивающий Адама анчар. Высказывание: "Принципиально допустима и гипотеза о том, что библейский Адам был, и гипотеза о том, что его не было" - звучит уже больно по-эншейновски. Научные гипотезы как мирные овечки могут пастись на нашем мысленном лугу - но лишь до тех пор, пока мы не заметим, что под шкурой одной из овец по кличке Эволюция проглядывает серая морда волка-людоеда, готового сожрать Адама. Отец Андрей! Волк!! Ату его!

Справедливой и от того печальной можно признать одну мысль А. Кураева: "Спокойное отношение к эволюционизму - это традиция православного академического богословия". Отец дьякон верно отмечает один из плодов апостасии ХХ века. Но, слава Богу, эта позиция не отражает мнения всей Церкви. Не все архиереи такие модернисты, как упомянутый о. Андреем архиеп. Михаил (Мудьюгин); не все священники такие либералы, как прот. Василий Зеньковский. Личное общение автора этих строк со старцами и монахами Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, Псково-Печерского монастыря и с другими благочестивыми христианами позволяет свидетельствовать, о не увядшем в нашей Церкви святоотеческом преемстве. Эта же живая нить, связующая с древними отцами, чувствуется в книгах иеромонаха Серафима (Роуза). Отец Андрей сам признается: "Что же касается позиции о. Серафима (Роуза), то я не могу сказать, что она ошибочна". Правда, к сожалению, он тут же продолжает свою мысль, изменяя ее содержание: "Просто это - не единственная позиция, которой имеет право придерживаться православный человек" [108]. Но антиэволюционистские труды о. Серафима (Роуза) содержат не альтернативное богословское суждение по общим вопросам, а обличают ересь. Причем характер ереси эволюционизма такой, что не допускает взаимного полупроникновения в Православие.

В IV веке были еретики ариане, но были и известные еретики полуариане. Ересь первых была осуждена Церковью на I Вселенском Соборе, а ересь вторых - на II Вселенском Соборе (как омиусийское и духоборческое учение Македония). Вспомним, что ариане учили о Сыне Божием, что Он не единосущен Отцу; полуариане - что Он подобносущен Отцу; но оба мнения были отвергнуты кафолическим Православием, учившим, что Сын единосущен Отцу Небесному. Таким же образом, не имеет никакого отношения к Православию ни "чистый" эволюционизм Дарвина, ни "телеологический" эволюционизм Т. Шардена. Чистый безбожный эволюционизм, по типу дарвинского, вполне может быть уподоблен арианству, напрочь лишающему Христа божественного достоинства. "Телеологический" эволюционизм, по типу шарденовского, не устает повторять, что все многомиллиардное (многомиллиарднолетнее) развитие Вселенной, включая появление жизни и человека, происходило "по воле Божией", при этом он навязывает Богу для творения мира выдуманный людьми механизм - эволюцию. Поэтому "телеологический эволюционизм" вполне можно сравнить с полуарианством, желавшем видеть во Христе опосредованное подобосущие божества. Но Православие отрицает эти богословские лжеучения как в отношении Христа, так и в отношении творения. Кафолическая Церковь содержит учение о единосущии лиц Святой Троице, и учение о творении мира Богом в шесть библейских дней, без всяких эволюционистских отрицаний или навязчивых перетолковываний.

(Смеем надеяться, что наше сравнение ересей арианства и эволюционизма не будет никем воспринято искаженно. Речь идет, разумеется, не о тождестве или подобии Сына Божия творению, а о том, что Православие утверждает против ариан - равное божество Сына и Отца, против эволюционистов - непосредственное, без всякой эволюции - креационистское создание мира по Божественному Слову: "Яко Той рече - и быша, Той повеле - и создашася").

Так что отмеченную о. Андреем Кураевым эволюционистскую "традицию православного академического богословия" надо не воспевать, а изживать. Каких еще еретических "традиций" не возникнет в нашей Церкви, если каждую из них мы будем так защищать и лелеять!

И напрасно о. Андрей взялся защищать эволюционизм в Православии путем нетрадиционного прочтения библейского текста. Зачем, например, про выражение "райский сад" - по-еврейски "ган эден" - отец дьякон пишет, что его "скорее стоит перевести словом "огород""? Сколь бы ни была эта версия трактовки приемлема с точки зрения лингвистики, мысль эта столь экстравагантна, что не может приблизить читателя к традиционному церковному пониманию. Такого рода рассуждения способны лишь выявить остроту ума автора, но никакого отношения не имеют к истинному содержанию Священного Писания.

О. Андрей пишет: "Уход животных не есть смерть, но есть нечто, подобное уходу человека. Если мы говорим "смерть Сократа" - то мы не имеем права это же слово применять в высказывании "смерть собаки": Животные исчезали из бытия, прекращали свое существование в мире до человека. Но это не смерть" [111].

Мысль о. дьякона патетическая и душетрогательная. Кто же посмеет сравнить смерь Сократа и смерть собаки? Даже неловко как-то оспаривать такие чеканные афористические утверждения. Однако мысль А. Кураева несостоятельна, поскольку и по нормам русского и по нормам древнееврейского языка мы не только "имеем право", но обязаны и для Сократа и для собаки использовать все-таки одно и то же слово "смерть" (евр. - "мот"). А душещипательные рассуждения о необходимости применять в разных случаях разные выражения подобны глубокомысленным рассуждениям известного литературного персонажа, гробовщика Безенчука, который разработал свою классификацию. По его терминологии один "дуба дал", другой "приказал долго жить", а третий "сыграл в ящик" и т. д. Конечно, о собаке мы обычно говорим, что она "сдохла", а о праведнике, что он "почил в Боге". Но не вынося приговора о дальнейшей участи пациента, и врач и ветеринар при летальном исходе констатирует: "смерть наступила от:".

Подобные аргументы в защиту эволюционизма и в опровержение учения Церкви о том, что Бог смерти не сотворил, выглядят скорее комичными, чем убедительными. Но отнюдь не комичным является повод, ради которого излагает о.Андрей свою аргументацию. Повод этот самим А. Кураевым осознается как догматический и вероучительно значимый. Он справедливо пишет: "Связь греха и смерти догматически (то есть - вероучительно значимо) устанавливается словами апостола Павла", и далее приводит сами слова из послания к Римлянам: "Посему как одним человеком грех вошел в мир и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили" (Рим. 5, 12).

Неужели не ясны апостольские слова "грех вошел в мир"? Неужели после этих слов благочестивому христианину захочется предлагать рассмотрение фантасмагорий "дочеловеческого" и "внеэдемского" мира? Как ни странно, А. Кураев именно ради этой богословской спекуляции написал свою статью. Он так и указывает: "Богословски неприемлемость для православного мышления идеи эволюции может быть доказана только в том случае, если будет разъяснено; каким образом допущение сменяемости поколений животных в мире дочеловеческом и внеэдемском может ущерблять:" [109].

Отец Андрей, позвольте Вас перебить. Перечитайте приведенный Вами Павлов стих о том, каким образом "грех вошел в мир" и к чему это привело. Если этого мало, примите толкование на этот стих блаженного Феофилакта: "Грех и смерть вошли в мир через одного человека Адама" [110]. Святоотеческая мысль никак не допускает наличия смерти в мире до греха Адама, даже за границами эдемского "огорода": Кстати, райский сад был устроен Богом не после сотворения Адама, а за три дня до того. Согласно толкованию преп. Ефрема Сирина, "Бог насадил рай в третий день, и сие объясняется словами: и прозябе Бог от земли всякое древо красное в видение и доброе в снедь. А чтобы показать, что повествуется здесь именно о рае, присовокуплено: и древо жизни посреди рая, и древо еже ведети разуметельное добраго и лукаваго (Быт. 2, 9)" [111].

Но, простите, отец Андрей, Вас пришлось перебить. Дадим Вам завершить свою фразу: ": может ущерблять сознательность участия христианина в спасительных церковных Таинствах" [112]. Отец Андрей! "Сознательность участия" в Таинствах здесь вовсе ни при чем. Дети и больные могут участвовать в церковных Таинствах и не вполне "сознательно", однако благодатно и спасительно. С другой стороны, еретики и сектанты могут вполне "сознательно" участвовать в своих крещениях и хлебопреломлениях, но, как известно, не всякая такая "сознательность" дает спасительную благодать.

Вопрос надо ставить иначе: есть ли в том или ином учении противоречие традиционному святоотеческому пониманию догматов или нет? Если есть - это ересь. Если нет - "частное богословское мнение". Эволюционизм прямо противоречит словам апостола Павла и Святым Отцам. Поэтому эволюционизм - ересь. И не нужно, даже в целях "миссионерских", пытаться предлагать оригинальные трактовки известных догматических утверждений для того, чтобы оправдать антицерковное учение.

О. Андрей завершает свою статью двумя вопросами. Первый - при отрицании эволюционистского толкования Библии "что именно неприемлемого я в нем вижу?" Наш ответ: полное противоречие единодушному пониманию Святых Отцов.

Второй вопрос: "Что именно вредящего делу спасения людей есть в осуждаемом мною мнении? Наш ответ: наличие догматического искажения православного мировоззрения, или другими словами ересь. Ничего более вредящего делу спасения людей не существует.