[25.04.2012] Православная Церковь: Сегодня громче, чем вчера

22 апреля в храмах Новосибирской области, а также в храмах по всей России был совершен необычный молебен. В церковном календаре 22 апреля является Днем воспоминания уверения апостола Фомы. Все слышали выражение «Фома неверующий», основано это выражение на том событии, что сначала апостол Фома не поверил в то, что Христос воскрес. Но не все знают, что Фома все-таки поверил, пал на колени перед Иисусом со словами: «Господь мой и Бог мой». Это событие и называют в Церкви уверением апостола Фомы.

22 апреля был совершен крестный ход вокруг Храма Христа Спасителя. Затем перед оскверненными святынями состоялся молебен. Был привезен крест из Невинномыска, в который «кощунник» недавно воткнул нож, была принесена икона Казанской Божьей Матери, которую прострелили пулями в начале 20-х годов, была вознесена великая святыня — часть Ризы Господней и гвоздь, которым был пригвожден Иисус к кресту. И вот, перед этими святынями в Москве и в храмах по всей России верующие горячо молились за Русь, за современную Россию, за народ и за неверующих.

Поводом ко всему этому послужила череда кощунств и осквернений храмов, которые начались в феврале этого года с ужасной выходки в Храме Христа Спасителя феминистской группы «Pussy Riot».

В пасхальные дни по телеканалу «Россия-24» было показано большое интервью с Патриархом Московским и всея Руси Кириллом. Интервью вел журналист Дмитрий Киселев. Предлагаем вниманию читателей газеты «Честное слово» часть этой беседы, которая касается нашей сегодняшней темы.

Дмитрий Киселев: Подошел к концу Великий пост. Каким он был на сей раз, лично для Вас, для Церкви? Насколько чувствительными оказались уколы в средствах массовой информации, в блогах?

Патриарх Кирилл: Пост всегда дает человеку возможность задуматься о самом себе больше, чем это можно сделать в реальной жизни. Длинные богослужения — четыре часа утром и два часа вечером. Вот, например, на первой неделе Великого поста каждый день утром и вечером — в храме. Четыре часа находишься в храме, стоишь (не сидишь!), слушаешь, пытаешься понять слова древних псалмов. Это молитвы, которым тысячи лет, представляете? Помимо того, что это поэзия, это же еще сигнал из прошлого, который дает человеку возможность понять — что вчера, что сегодня, что завтра — это все одно и то же, с точки зрения человеческой судьбы, человеческой природы, человеческих радостей и горестей, человеческого греха и святости. И вот этот дивной силы духовный сигнал достигает нас особенно в дни Великого поста, когда мы слушаем множество псалмов, пытаемся проникнуться этой молитвенной атмосферой. Конечно, вот это самое главное.

Что касается каких-то привходящих извне обстоятельств, иногда они бывают добрыми и как бы поддерживающими вот такую благодатную внутреннюю атмосферу человека, иногда бывают раздражающими, иногда огорчающими. Но то, о чем вы говорите, свидетельствует еще об одном: как ничего не изменилось в духовной жизни человека с тех пор, когда были тысячи лет тому назад созданы псалмы, так ничего нового не происходит и в судьбе Церкви.

Ведь достаточно сказать, что Церкови две тысячи лет — ну не будем говорить о Византии, скажем о России, скажем не о двух тысячах лет, а о том, что ближе современному человеку.

Церковь ведь прошла не просто через тяжелые годы, не просто через годы испытаний, она прошла через период тотального уничтожения. Ни одна общественная организация, ни один «эксплуататорский класс», как говорили, не уничтожался полностью. Если человек изъявлял желание служить новой власти — ну, например, военный специалист, генерал в царских погонах — то он занимал свое место в новом генеральном штабе. Другой разговор, в полной ему мере доверяли, не в полной, но он пользовался благами своего положения, и на него не простиралась, по крайней мере до поры до времени, грозная рука новой власти.

Но то, через что прошла Церковь, это было тотальное уничтожение, никакой пощады! Духовенство большевиками должно было быть уничтожено физически как явление. Храмы должны были быть уничтожены физически, их не должно было быть. Православие должно было быть выкорчевано из жизни народа полностью, без всяких остатков. Если в литературе еще Достоевский сохранялся, и оставлялись той силы богоискательства, хотя, наверное, скрепя сердце, но оставлялись, то никаких святых отцов, никаких священных текстов, Боже мой — никаких псалмов!

Дмитрий Киселев: То есть, храмы взрывали, а служить не давали — еще и не через такое Церковь проходила?

Патриарх Кирилл: Да, и проходила сравнительно недавно. Ну а уже на моей памяти — это жизнь Церкви в изоляции, на полях общественной жизни, когда все замалчивается, в общественном пространстве дискредитируется.

Я когда-то уже говорил, что обо мне начали писать газеты, когда я учился еще в седьмом классе. Именно потому, что я не был пионером, но ходил в школу. Поэтому мы, люди старшего поколения, прошли через те испытания и помним их хорошо, эти испытания даже и не снились современным молодым людям и людям среднего возраста. То, что сегодня происходит, мы соотносим с тем, что было.

Но, конечно, это не означает, что мы приглашаем наших оппонентов усилить гонения на Церковь, мы просто говорим всему миру — Церковь невозможно уничтожить! Куда более организованные мощные силы пытались это сделать и сделать не смогли.

Кстати, если говорить о трудностях, так ведь и сегодня в некоторых странах происходят чудовищные вещи. Может быть, опять для кого-то это будет новостью, но каждый день погибают десятки, а в некоторых местах сотни христиан только за то, что они не отрекаются от Христа Спасителя. Это происходит на Ближнем Востоке, странах Африки, странах Среднего Востока… Мы ведем эту статистику, это страшная статистика умерщвления христиан, вытеснения их из общественной жизни. У людей отнимают дома, бизнес только потому, что они верующие люди. Вот можно себе представить, какой для них была Пасха?! С каким риском они шли по улице небольшого города или деревеньки, где еще месяц тому назад насиловали девочек-христианок только потому, что они — христианки?! Шли в свою маленькую церквушечку, чтобы воспеть Христа воскресшего! Вот где страдания!

И когда соотносишь те удары, которые наносятся сегодня по Русской Церкви, во-первых, понимаешь, что ничего нового-то и не происходит, все старое. Уж больно не хочется дьяволу, чтобы расширялась площадь острова свободы, которым является Церковь. Ему же нужно, чтобы все мы поверили, что подлинная свобода — это есть удовлетворение своих инстинктов. И чем мы будем сильнее удовлетворять свои страсти, инстинкты, чем мы больше будем бравировать этим в общественном сознании через средства массовой информации, тем для дьявола лучше. Церковь ведь с этим согласиться никогда не сможет.

Вот и получается, что в борьбе с грехом, не с грешниками, а в борьбе с грехом Церковь и входит в сферу общественных конфликтов.

Так было всегда, и так будет до скончания века. Мы замечательные слова находим в Евангелии: «Врата ада не одолеют Церковь». Может быть, сузится пространство этого острова свободы, может быть, на этом корабле будет не так много моряков и пассажиров, как хотелось бы, но он дойдет до гавани! И верующие люди, пройдя через все испытания, встретят на небесах грядущего воскресшего Спасителя и вместе с древними христианами скажут: «Маранафа! Ей, гряди Господи Иисусе!». Вот этой надеждой мы живем, и в свете этой надежды уколы, поверьте, конечно, удовольствия не доставляют, но и трагедией для верующего человека не являются.

Дмитрий Киселев: А масштаб этих целей, ран... вот масштаб этой атаки, персонально против Вас, как бы Вы его оценили? Ведь это все же не попытка разговора по существу, о самом главном… Как бы Вы это все прокомментировали?

Патриарх Кирилл: Я бы сказал, что последняя антицерковная волна, она ведь началась вначале не с Патриарха. Вы знаете, эта кощунственная выходка в храме Христа Спасителя, затем одно за другим, чудовищное осквернение храмов.

В одном храме в Вологодской области порублены иконы XVII века, переданные из музея в храм. И теперь предстоит музейщикам вместе с представителями Церкви, с нашими реставраторами, художниками восстанавливать все это. Не остановилась рука человека, который топором изрубил эти иконы. В Невинномысске в храм ворвался человек с огромным ножом охотничьим, стал вонзать нож в иконы, а затем подошел и вонзил нож в распятого Спасителя на кресте. И этого оказалось мало! Ударил священника, ворвался в алтарь, осквернил алтарь.

В городе Мозыре, в Белоруссии, которая так же является пастырской территорией Русской Церкви, безобразными надписями расписали фасад храма, осквернена церковь. Ну а потом, после всего этого, и за Патриарха взялись.

Дмитрий Киселев: Вы это связываете все?

Патриарх Кирилл: Это, несомненно, звенья одной цепи. С другой стороны, конечно, есть какие-то обстоятельства, которые могли иметь место раньше или позже, но то, что частным вопросам вдруг придается такое, чуть ли не общенациональное звучание, оно конечно, связано с общим контекстом антицерковной борьбы.

Наши оппоненты называют это антиклирикальными действиями. Те, кто использует эти слова, просто не знают, что такое клирикализм и антиклирикализм. Речь идет не об антиклирикализме, речь идет о том, что Церковь стала неудобной, что она по-прежнему, а в настоящее время гораздо громче, чем вчера, говорит, что есть добро и что есть зло. И самое главное, она говорит людям, что есть абсолютный критерий добра и зла, и что этот критерий — не человеческая личность, не дано человеку самому определить, что добро, а что зло — это высший критерий. Если мы все это отдадим на откуп человеку, индивидууму, как это сегодня предлагают некоторые философы и представители либеральной общественности, то мы просто потеряем всякое понимание добра и зла. Ведь, сколько голов — столько и умов, а если это произойдет, то исчезнет такое наиважнейшее, фундаментальное для бытия общества и государства понятие, как моральный консенсус.

Скажите, пожалуйста, как возникает законодательство? Законодательство возникает на основе понимания того, что есть хорошо, а что есть плохо. Закон эту нравственную норму фиксирует, он из области нравственности переводит ее в область права. Но он основывается на том, что есть такой нравственный консенсус, что, приведу самый яркий пример, убивать — плохо! Но если общество отказывается от абсолютного критерия различения добра и зла, если утверждает, что каждый человек вправе сам определять этот критерий, оно идет по пути разрушения общего нравственного консенсуса, а вслед за этим — правовой хаос. А вслед за этим — гибель общественных отношений. А вслед за этим — Апокалипсис. Мы не играем в игрушки!

Разрушая человеческую нравственность, отказываясь от нравственного консенсуса, мы подрываем основы бытия нашего общества — ни больше, ни меньше. Что означает в этой страшной перспективе решение экономических, инфраструктурных, научных задач, если речь идет о самом бытии человеческого рода? «Вот наша брань, — как говорит апостол Павел, — не против плоти и крови, но против миродержателей тьмы века сего, духов злобы поднебесной!» Но разве духи злобы поднебесной останутся безразличными, когда Церковь публично говорит то, что она сейчас говорит, призывает народ? И ведь все больше и больше людей откликается на это, понимают важность миссии Церкви, но еще, может быть, более важно то, что большинство людей и сегодня верят в Бога. Иногда по-своему, может быть, не так, как сто процентов соответствует церковным канонам, но отождествляя себя с православием, в сердце своем несут веру в Бога. Вот потому и получаем в ответ на все то, что делаем сегодня.

Дмитрий Киселев: Всегда возникает вопрос об инструментах. Что Вы затеваете, Ваше Святейшество, 22 апреля? Будет некое стояние. Что это такое, расскажите, пожалуйста. Какова, собственно география? Это, наверное, не только одно государство? Какова цель и что это будет?

Патриарх Кирилл: События о которых мы говорили — кощунство, издевательство над Святыней, от которых так повеяло трагедией 20-х — 30-х годов… Оправдание частью нашего общества, к счастью, очень небольшой частью, но все-таки частью нашего общества всех этих поступков, привело в движение очень много инициатив. И когда мы попытались суммировать все эти инициативы, то мы поняли, что многие предложения не приемлемы для Церкви. Но мы не можем организовывать митинги, тем более политические митинги, какие-то шествия. Мы вообще не можем никого как бы осуждать. Мы ведь боремся с грехом, а не с людьми.

Мы можем только молиться за грешников, чтобы Господь призвал их к покаянию. А что касается угроз для духовной жизни всего народа, то сегодня такие угрозы существуют. И мы хотели ответить на это так, как и должна ответить на это Церковь.

Что такое молитвенное стояние? Это не значит, что люди должны по струнке стоять. Речь идет о молитвенном предстоянии. Но мы использовали более понятное для людей слово — стояние. А предстояние пред кем? Пред Богом. Мы молитвенно все вместе встанем пред Богом, и будем просить Господа преклонить милость к народу нашему, вразумить и правителей наших, и общественных наших лидеров, и простой народ. Вразумить не делать ошибок, не повторять страшных трагедий прошлого, объединиться сегодня движимой верой и чувством солидарности. И верим, что Господь каждому из нас ответит на эту молитву. И, может быть, для многих эта молитва откроет совершенно новую перспективу, в том числе и для его общественной политической деятельности. Дай Бог, что это мирная духовная «акция», лишенная каких-либо политических параметров. А цель наша — преклонить милость Божью к России и ко всем другим странам, где Русская Православная Церковь осуществляет свое пастырское служение.

Дмитрий Киселев: Ваше Святейшество, но духовное содержание понятно, а к чему Вы призываете — чтобы люди пришли к храмам 22 апреля в какой-то определенный час, или как это все будет выглядеть?

Патриарх Кирилл: Мы распространили информацию о том, что в каждом кафедральном соборе и также в Храме Христа Спасителя будет такое молитвенное стояние.

Кстати, 22 апреля — это день уверения, когда мы вспоминаем уверения Фомы. Того самого Фомы, который не поверил в Воскресение Христово. Мы будем, в том числе, молиться и за людей неверующих. Потому что этот день полностью посвящен тем, кто еще не нашел своей дороги к храму.

Дмитрий Киселев: Ваша самая запомнившаяся Пасха?

Патриарх Кирилл: Могу ошибиться с точной датировкой. Это был либо 1961, либо 1962 год. Это начало разгара хрущевских гонений. Мой отец тогда служил священником в Красном Селе. Сейчас это часть Ленинграда, а тогда это было предместье Ленинграда, — в небольшой деревянной церквушке. Мне было около 16 лет, я учился в школе, я вспоминаю, как открылись двери храма и мы вышли на крестный ход.

Вся площадь вокруг храма была заполнена неистовствовавшей молодежью. Это люди, которые кричали, плевали, грозились кулаками. Причем кольцо так плотно сжалось, что еще бы мгновение, — и наш крестный ход был бы просто сметен. Это было все, конечно, неорганизованно. Но с другой стороны, так же, как и во время революции, все было хорошо кем-то организованно. Но совершали-то революцию сами люди, широкие массы. Так и здесь: кем-то было организованно, но ведь сотни этих молодых людей, мальчиков и девочек, мужчин и женщин были вовлечены в это богохульство.

И почему-то мне показалось так: я как-то в центре этого негативного удара. Может, так оно и было, потому что я, наверное, был единственным молодым лицом. Вокруг меня были старушки и старички. И, конечно, один мой внешний вид был вызовом для этих людей.

Мы прошли с крестным ходом, и это была одна из самых светлых и чудных пасхальных ночей в моей жизни.

Какие же это девушки? Это уличные девки!
Редакция газеты «Честное слово» попросила прокомментировать ситуацию вокруг Церкви и феминистской группы «Pussy Riot», устроившей пляски в Храме Христа Спасителя, настоятеля Новосибирского Собора во имя святого благоверного князя Александра Невского отца Александра Новопашина.

— Вы, вероятно слышали про дерзкую выходку группы «Пусси Райот» в Храме Христа Спасителя…

— Я даже не произношу это поганое название группы, чтобы не делать им лишней рекламы. Во-первых, меня всегда удивляет, и даже возмущает, что в средствах массовой информации их называют девушками. Девушка — это категория, все-таки, нравственная, связанная с понятием девственности. К этой категории задержанные участницы никакого отношения не имеют, хотя бы потому, что у них есть дети. Во-вторых, выложенные в интернете видеозаписи того, что они творили в зоологическом музее (речь идет об оргии. — Прим. «ЧС») …Какие же это девушки? Это развратные, извините, бабенки. Таких раньше на Руси называли уличными девками, они выставляют свой срам на всеобщее обозрение. О «девушках» говорить мы здесь не можем.

Вообще, о каком снисхождении к задержанным, как к женщинам, может идти речь, если рассматривать их заявление о том, что они феминистки? Агрессивный феминизм подчеркивает отсутствие женского начала у сторонниц феминизма. Я много раз бывал за границей. Там одним из самых больших оскорблений для феминисток являются комплименты: как вы женственны, как вы прекрасны. Они подчеркивают свое мужское начало и отвергают женскую слабость. Поэтому, выступая с позиций феминизма в различных мероприятиях (одно из своих мерзостей они совершили в главной святыне нашей страны), они рассчитывают на восприятие их как феминисток — лицам больше мужеподобным, чем женственным. О каком снисхождении к ним как к женщинам здесь может идти речь? Я надеюсь, наказание для этих людей наступит. Каким будет это наказание, это уж пусть закон определяет.

Вообще, в их оправдание выступает не самая лучшая часть общества. Кто их защищает? Те, кто готовы также осквернять храмы… Посмотрите, какая волна прокатилась по стране в предпасхальные и пасхальные дни. В Хабаровске, например, стены собора расписали нецензурной бранью. На ютубе вообще есть видео, где совершившая святотатство корчится, визжит, орет, валяется — явно одержимая. В других городах пытались проводить акции в защиту «кощунниц», но, как правило, это не просто воинствующие атеисты, а люди, которые патологически ненавидят нашу национальную культуру, они явно выражают к ней свой антагонизм.

Сейчас в обществе идет дискуссия о том — какая мера наказания нужна для этих фигуранток. Кстати, недавно одна из задержанных дам написала письмо о том, что ни в каком покаянии она не нуждается. Некоторые призывают Церковь простить этих людей. Но ведь они и не просили никакого прощения, им это не нужно. Это у них такая форма дешевого и грязного пиара в современном обществе.

На мой взгляд, говорить о жестокости при вынесении приговора о дальнейшем содержании под стражей, невозможно. Жестоко было бы не остановить их. Я много лет занимаюсь наркозависимыми, общаюсь с ними, мы проводим реалибилитацию, и я сторонник принудительного лечения. Я вижу насколько люди эти слабы и подвержены данному пороку. Многие из них самостоятельно практически не в состоянии сделать шаг в сторону прекращения употребления психоактивных веществ. Поэтому нередко нужно волевое усилие со стороны, чтобы изъять человека из общества. Ведь наркоман не только сам употребляет и погибает, он еще и распространяет среди других людей наркоманию. Один наркоман вовлекает в этот грех, в этот порок, в это самоуничтожение в среднем до 15-ти человек! Изъять этого человека из общества — это благо и для общества, и для самого человека. Наркомана нужно удалить от возможности получать зелье.

Так и здесь, если человек не в состоянии откачнуться от того грязного порока, которому он предается — в данном случае он доставляет боль многим миллионам православных людей, своим согражданам и делает это неоднократно — здесь остановить человека только и возможно, что насильственным путем, тем более, что закон это предусматривает. Это не жестокость — это благо по отношению к данным несчастным, которые погрязли в этой трясине. Лучше держать ответ тут, нежели за порогом жизни и смерти.

— Как вы считаете, почему вообще сейчас Церковь подвергается таким беспрецедентным нападкам?

— Дело в том, что те, кто сейчас выступают против церкви и пытаются кричать о том, что происходит клирикализация общества, они страшно напуганы. Напуганы тем, что Церковь наконец-то обрела ту силу, которую имела до революции. Церковь занимается социальной работой, занимается и осуществляет многие программы, которые так необходимы нашему обществу и на которые, к сожалению, у государства не хватает зачастую времени, я не говорю уже о средствах. Средства есть, но, к сожалению, они не всегда доходят до назначения. И, естественно, видя такую силу и пробуждение сознания и совести русского народа, враги нашего Отечества, национальной культуры и враги традиционного православного совестливого образа жизни — они не могут не пугаться этого. Их ведь это тоже может остановить. Они привыкли к вседозволенности, привыкли, что Церковь можно хлестать по лицу и она обязана, с их точки зрения, подставлять другую щеку и т. д. И вдруг Церковь говорит: нет, так дело не пойдет. Естественно, что они хотят, чтобы Церковь замолчала, они боятся усиления роли Церкви в нашем обществе. Эти выступления, крики, визги, этот скулеж — от страха, не от горделивого желания бороться якобы за что-то, они просто испугались, что их время уходит. Вот отчего это происходит.

Почему я еще говорю о том, что для этих «кощунниц» нужно наказание — они ведь подают пример для подражания. Если за это станут наказывать, то другие еще десять раз подумают, перед тем, как повторить что-либо подобное. Ну а то, что после февральской выходки прокатилась целая волна кощунств в других храмах — как раз говорит о том, что их нужно наказать. Нужно вводить уголовную ответственность за оскорбление национальных святынь.

Все, что совершают «кощунники» — это как бы исполнение слов и планов Гитлера и Геббельса. Они говорили: «разрушение очагов национальной культуры есть форма уничтожения нации». В данном случае мы можем говорить о возрождении нацистских планов.

Давайте попробуем себе представить, смогли бы эти фигурантки устроить что-либо подобное в соборной мечети города Москвы? Я убежден, что нет. И даже, если бы у них ума на это хватило, потом бы они без вести пропали и даже у самых либеральных журналистов не возникло бы вопроса: почему? Значит, здесь все понятно. Но если Церковь миролюбиво относится к своим врагам, с терпением, значит можно распоясываться? Выходит, они идут к тем, кто ответить адекватно их же агрессией им не может. Это, во-первых — трусость, во-вторых — гнусность, в-третьих — подлость! Это опять же и характеристика

этих людей — кто они? И почему они не самая лучшая часть общества. Как и их защитники, у которых, по моему мнению, за душой нет ничего святого.

Некоторые их защитники говорят: они не «кощунницы», они просто так помолились в храме! А я бы у таких людей спросил: а если бы эти «девицы» пришли на могилку к вашей маме или бабушке и на могиле бы стали плясать и «молиться» с матерными выражениями вперемешку, да еще бы потом и испражнились рядом? Как бы вы оценили подобный «молебен за упокой»? Впрочем, этот вопрос уместен к тем, у кого есть совесть.

Беседовал Александр Оконишников,
«ЧЕСТНОЕ СЛОВО»