Трагедия бесцерковного христианства

Немало развелось у нас людей, мечтающих, именно, о каком-то бесцерковном христианстве. У этих людей как бы постоянно анархический строй мышления; они или не способны, а чаще -просто ленятся продумать до конца свои мысли. Но, не говоря уже о самых очевидных противоречиях этого бесцерковного христианства, всегда можно видеть, что в нём благодатной христианской жизни, благодатного воодушевления, энтузиазма совершенно не бывает. Когда люди берут Евангелие, забывая, что его дала им Церковь, оно для них - будто Коран, сброшенный Аллахом с небес. Когда же они ухитрятся как-то просмотреть в Евангелии учения о Церкви, тогда от всего христианства остаётся одно учение, столь же бессильное пересоздать жизнь и человека, как и всякое другое учение. Наши прародители Адам и Ева хотели без Бога сделаться, "как боги," полагаясь на магическую силу красивого яблока. Так и многие наши современники мечтают спастись без Церкви и без Богочеловека, хотя и с Евангелием. На книгу Евангелия они надеются так же, как Адам и Ева надеялись на райское яблоко.

Но книга оказывается не в силах дать им новую жизнь. Люди, отрицающие Церковь, постоянного говорят о "евангельских принципах," о евангельском учении, но христианство как жизнь им совершенно чуждо. В бесцерковной форме христианство является одним только звуком, изредка сентиментальным, но всегда карикатурным и безжизненным. Именно вот эти-то люди, отрицая Церковь, сделали христианство, по выражению В. С. Соловьёва, "смертельно скучным." "Когда разрушено здание Церкви, и на голом, плохо выровненном месте держится назидательная проповедь, - это выходит грустно и даже ужасно." Это сказал Давид Штраус.

Подобной же безжизненностью посрамляется и протестантское лжеучение. Чего достигли протестанты, помрачив своими мудрствованиями идею Церкви? Достигли только разъединения, и разъединения самого безнадёжного. Протестантство постоянно дробится на секты. Протестантской церковной жизни нет, а есть кое-какая "еле живая" жизнь отдельных сект и общин. Общецерковную жизнь, о которой молился Господь Иисус Христос в первосвященнической молитве, протестантство убило. В самом деле, крайние ортодоксалы протестантства гораздо ближе стоят к православным христианам, нежели к протестантам рационалистических толков, не имеющих с христианством ничего общего, кроме произвольно и без всяких оснований присвоенного себе названия, благо за это к суду не привлекают. Какое же единение возможно между ними? Какая общая жизнь может быть у них?

Говорим всё это мы не от себя. В минуты откровенности то же самое, даже более резко, говорят и сами протестанты. "Страна, , - пишет один из них, - которая была колыбелью реформации, становится могилой реформаторской веры. Протестантская вера при смерти. Все новейшие труды о Германии, равно как и все личные наблюдения, согласны в этом." [99] "Не замечается ли в нашем богословии тот факт, что представители его потеряли всё положительное?" - спрашивает другой. [100]

Ещё печальнее слова третьего: "Жизненная сила протестантства истощается в путанице догматических школ, богословских раздоров, церковных распрей... Реформация забывается или презирается; слово Божие, за которое умирали отцы, подвергается сомнениям; протестантизм разрознен, слаб, бессилен." [101] А православный исследователь лютеранства оканчивает свой труд таким безотрадным выводом: "Предоставленные сами себе, своим субъективным разуму и вере, лютеране смело пошли по ложному пути. Автономная и автодиктатная личность извратила христианство, извратила самоё символическое вероучение, поставив лютеранство на краю гибели. Всё более и более отвергаются в лютеранстве авторитеты первых реформаторов, всё более и более уничтожается общность верований, и всё ближе подходит лютеранство к своей духовной смерти." [102]

За последнее время немало произошло в протестантстве явлений, которые обнаружили всю пагубность и лживость сделанного протестантством отделения христианства от Церкви. Среди пасторов появились такие, которые своим прихожанам не только не проповедовали Христа распятого, но даже отрицали самоё бытиё личного Бога (Ято). Другие открыто высказывали сочувствие одному из злонамеренных врагов христианства (Древсу), который, прикрываясь наукой, доказывал, что Христос вовсе и не жил никогда на земле, что, следовательно, все Евангелия - одни лишь басни. У нас многие склонны протестантов назвать христианами. О таких людях трудно предположить, что они в здравом уме (см. выше слова св. Афанасия Великого). Ведь теперь ясно всякому, что, потеряв Церковь, протестанты теряют и Христа-Богочеловека. В настоящее время протестанты уже открыто сознаются, что в Германии не более трети пасторов признаёт Божество Христа. Что это, как не духовная смерть, ибо не имеющий Сына Божия, по слову Апостола, не имеет жизни! (1 Иоанн 5:12).

Когда-то в Москве шумели со "Всемирным христианским студенческим союзом." В центр русских православных святынь понаехали различные миссионеры этого союза, разные мистеры Мотты да миссы Раус, которые обратились с английской проповедью к русскому студенчеству. Говорилось о том, что союз внеконфессиональный; в нём представлена свобода всякому христианскому вероисповеданию. Вероисповедания объединяются в союз "на федеративных началах." Следовательно, предполагается возможность какого-то общего христианства, независимо от Церкви. Но именно потому-то союз и есть нечто мёртворождённое. Может ли быть, есть ли в этом "союзе" какая-либо христианская жизнь? Если и есть, то самая жалкая. Представьте себе "конгресс" христианских студенческих организаций, на который явились "делегаты федеративно объединившихся конфессиональных фракций," "конгресс," с его "резолюциями," "пожеланиями" и проч. Если и происходит какое-то единение, то как оно предельно ниже подлинной церковной православной жизни! Только для того, кто блуждает "на стране далече" не только от святого Православия, но и от всякой веры, только для того еле живая жизнь в единении на каких-то "федеративных началах " может казаться каким-то откровением, отрадой для пустой души.

Какое же благо в сравнении с этими проблесками жизни представляет собой полнота православной соборной жизни! Когда слышишь о докладах и рассуждениях "Всемирного христианского студенческого союза," печалью и горечью наполняется сердце. Столько жаждущих Бога, столько жаждущих жизни искренних людей "гладом гибнут," "питаются от рожков" какого-то заморского студенческого союза! Неужели не знают они, как можно избыточествовать хлебом в дому Небесного Отца, в Церкви Православной?[!] Нужно только забыть всякие "федеративные начала," свободно отдаться в полное послушание Православной Церкви и прилепиться к полноте церковной жизни, жизни тела Христова.

Бывали случаи, что легкомысленные люди задумывали кабинетным путём создать всемирную религию, рассылали миллионы воззваний с приглашением объединиться в этой "общей религии," проект которой и прилагался к воззваниям. Но проект этот составлялся в самых общих выражениях: под ним с одинаковым удобством мог подписаться католик и протестант, магометанин и иудей. И, конечно, если бы все люди согласились с этим проектом, то это нисколько бы не объединило их между собою. Общие отвлечённые положения никого ни к чему не обязывали бы, люди остались бы те же, никто не получил бы никакого спасения. Совершенно безумна мысль соединить людей на почве какого-либо учения, для этого потребна особая сверхъестественная сила, которой и обладает единая святая, соборная Церковь Христова.

Весьма нетрудно в отношении всех этих и подобных им явлений современной нам жизни ответить на вопрос: на какой почве они могли появиться и каков их смысл? Почва для них именно та, что подлинный христианский православный идеал Церкви для многих наших современников оказался слишком высоким. Христос приходил на землю, чтобы обновить человеческое естество. Для этого обновления Он создал Церковь. Обновление совершается не без труда. Здесь, по Апостолу, необходимо сражаться до крови (Евр. 12:4), сражаться, конечно, с грехом. А люди полюбили как раз своё греховное естество, полюбили грех и не хотят с ним расстаться. Теперь люди настолько закостенели в своём себялюбии, что православный идеал Церкви кажется им каким-то насилием над личностью, непонятным и ненужным деспотизмом. Православный идеал Церкви требует от каждого весьма много самоотверженного смирения, любви вообще, а потому для бедных любовью сердец наших современников, для которых всего дороже их греховное себялюбие, этот идеал и представляется бременем неудобоносимым.

Как же быть? О, человечество прекрасно знает, как поступать в таких случаях! Когда какой-нибудь идеал покажется не по плечу, слишком тяжёлым, его заменяют чем-нибудь более сходным, принижают самый идеал, исказив его сущность, но оставив иногда его прежнее название. Ведь как многие теперь уже махнули рукой на идеал любви(!) Говорят, что на основе любви строить общественную жизнь - это совершенно несбыточная мечта, от которой лучше отказаться заранее, чтобы не было хуже потом. Мало того, увлечение идеалом церковной, даже вообще религиозной жизни, прямо-таки называют вредным; оно будто бы тормозит прогресс общественной жизни. Оставив любовь, как непригодную в жизни общественной, только для "частных" потребностей человека, всё своё внимание обратили исключительно на право, которым и думают исцелить все общественные недуги. Наряду с этим добродетель вообще подменяется соблюдением порядка и внешним приличием. Золото дорого, и для замены его изобрели позолоту, а для замены недостающей добродетели выдумали приличия.

Совершенно так же поступают и с идеалом Церкви, который требует полного единения душ и сердец. Церковь подменяют христианством, величиной совершенно, как мы уже говорили, неопределённой. Совесть иногда остаётся спокойной, - всё-таки "христианство," название приличное! А подставить под это название без Церкви можно всё, что только понравится. Здесь нельзя не заметить лукавого действия человекоубийцы, древнего змия. Демоны потому и принимают образ ангела светла, что их собственный вид отвратителен для человека. Не так легко склонить человека на полное безбожие и богохульство. Дьявол это знает, а потому идёт окольным путём, внушает лишь отделить христианство от Церкви в полной уверенности, что без Церкви люди всё равно дойдут до безбожия, потеряют спасение и будут по смерти в его власти. Дьявол и теперь, как и при искушении Христа в пустыне, прибегает к помощи Писаний, чтобы доказать возможность отделения христианства от Церкви.

Но беда нашего времени в том, что никто не желает чистосердечно признаться в своей духовной нищете, в ожесточении сердца своего до того, что тяжёл и даже непонятен стал идеал Церкви. Нет, подменив золото медью, самому-то золоту не хотят приписывать никакой ценности. Теперь с ожесточением набрасываются на Церковь и отрицают саму идею Церкви, лицемерно прикрываясь громкими и шаблонными, скучными фразами о "свободе личности," об "индивидуальном преломлении" христианства, о религии свободы и духа. Христов идеал единого церковного общества ("да все едино будут," "как Мы едины есть") оказывается приниженным и обезображенным, а потому он и теряет своё жизненное значение. Бесцерковное христианство, какое-то "евангельское" христианство, разные всемирные христианские студенческие союзы - всё это ничто иное, как принижение и искажение Христовой идеи Церкви, убивающей всякую подлинно христианскую благодатную церковную жизнь.

Св. Ириней Лионский не допускал возможности отделять христианскую истину от Церкви. "Не должно, - писал он, - у других искать истину, которую легко получить от Церкви, ибо апостолы, как богач в сокровищницу, вполне собрали в неё всё, что относится к истине, так что каждый желающий берёт от неё питиё жизни. Она есть, именно, дверь жизни, а все прочие - суть воры и разбойники." [103] Забвение этой истины всегда и всех приводило только к заблуждению. Об отступниках своего времени св. Ириней пишет: "Они не питаются для жизни от сосцов матери, не пользуются чистейшим источником, исходящим от тела Христова, но выкапывают себе сокрушенные колодцы из земных рвов и пьют гнилую воду из грязи, удаляясь от веры Церкви, чтобы не обратиться, и отвергая Духа, чтобы не вразумиться. Отчуждившись от истины, еретики по достоинству увлекаются всяким заблуждением, волнуемыми им, по временам думая об одних и тех же предметах и никогда не имея твёрдого мнения, желая быть более софистами слов, чем учениками истины." [104]Такая же печальная участь "блуждания" постигает отступников от Церкви и теперь.

Оттого-то и много так в наше время различных, весьма причудливых "исканий," что забыта истина Церкви. В век апостольский спасающиеся прилагались к Церкви, и из всех посторонних никто не смел к ним пристать (Деян. 5:13). Тогда не было возможности для вопроса: где же Церковь? Это была ясная и определённая величина, резко отделённая от всего нецерковного. Теперь между Церковью и "миром" стоит какая-то промежуточная среда. Теперь нет ясного разделения: Церковь и не-Церковь. Есть ещё какое-то неопределённое христианство, и даже не христианство, а общая отвлечённая религия. Свет Церкви затемнили вот эти неясные понятия христианства и религии, и его плохо видят все ищущие, почему "искание" так часто переходят в "блуждание." А отсюда в наши дни такое изобилие "всегда учащихся и никогда не могущих дойти до познания истины" (2 Тим. 3:7). Открылся, если позволительно так выразиться, какой-то спорт "богоискательства;" самоё "богоискательство" сделалось целью. Ведь о многих наших "богоискателях" позволительно думать, что они, в случае, если бы их искания увенчались успехом, почувствовали бы себя в высшей степени несчастными и тотчас начали бы с прежним усердием заниматься "боготворчеством." Ведь на богоискательстве многие в наше время прямо-таки составляли себе "имя." И вспоминается суровый приговор Преосвященного епископа Михаила (Грибановского) над всякими исканиями вообще: "Потому и ищут, что остались без принципов; и пока ищут лучшие, худшие пользуются сутолокой и мошенничают без всякого зазрения совести. Да и какая совесть, если никто не знает, что истина, что добро, что зло!" [105].

Промежуточные понятия религии и христианства только отдаляют многих людей от истины, потому что для искренне ищущего Бога они являются своего рода мытарствами. На путь этих исканий-мытарств вступают многие, но далеко не все с успехом проходят его. Значительная часть так и "ходит по мытарствам," не находя себе блаженного покоя. Наконец, в этой сфере, так сказать, полусвета, полу-истины, в этой сфере недоговорённого и неопределённого, в этом "мире неясного и нерешённого" мельчает самая душа, становится дряблой, плохо восприимчивой к благодатному воодушевлению. Такая душа будет пытаться "искать" даже и тогда, когда найдёт. Создаётся печальный тип "религиозных праздношатаев," как назвал его Ф. М. Достоевский.

Отмеченное положение вещей на всех церковных людей в наше время налагает особую ответственность. Церковные люди много повинны в том, что для всех "ищущих" они неясно указывают и плохо своим примером освещают конечный путь исканий. А этот пункт и есть не отвлечённое понятие христианства, а, именно, Церковь Бога живого. Можно по примеру многих людей, до конца прошедших томительный путь исканий, судить о том, что полное успокоение наступает только тогда, когда человек уверует в Церковь, когда он всем своим существом воспримет идею Церкви так, что для него немыслимым будет отделение христианства от Церкви. Тогда начинается действительно ощущение церковной жизни. Человек чувствует, что он - ветвь великого, присно цветущего и присно юнейшего древа Церкви. Он сознаёт себя не последователем какой-нибудь школы, а именно членом тела Христова, с которым он имеет общую жизнь и от которого он получает эту жизнь. Потому что только тот, кто уверовал в Церковь, кто уставами Церкви руководится к оценке явлений жизни и в направлении своей личной жизни, кто, наконец, почувствовал в себе жизнь церковную, тот и только тот на правильном пути. Многое, что раньше казалось неопределённым и соблазнительным, станет несомненным и ясным. Особенно дорого, что во времена общего шатания, колебания из стороны в сторону, справа налево и слева направо, каждый церковный человек чувствует, как он стоит на непоколебимой вековой скале, как твердо у него под ногами.